Плохие девочки не плачут. Книга 3
Шрифт:
Ладно, хватит.
Обойдёмся без драмы.
Запрещаю себе думать, откладываю печальные мысли подальше, под замок. Не нагнетаю. Просто молчу и наслаждаюсь. Слушаю тишину.
На душе так хорошо, что хочется плакать, разрыдаться от эмоций, которые переполняют сердце и дурманят разум.
Невероятное ощущение, невозможное, нереальное, не поддающееся описанию. И горько, и сладко. Немного знобит и в то же время безумно жарко. Приятная нега сменяется дикой жаждой.
Неужели
Быстрее, сильнее, веселее.
Неужели нас не покарают?
Страшно, жестоко, насмерть.
Ибо люди не имеют права на счастье, должны искупать грехи, погибать в одиночестве, бродить по кругу, теряться во мраке бесконечной ночи. Раз за разом упускать шанс на спасение, замыкаться в огненном кольце, не надеясь выбраться на волю.
Вторжение в Эдем не прощают.
Нельзя посягать на святое.
Хотя какая разница?
К чёрту правила и условности.
Нужно жить здесь и сейчас.
— Расскажи мне, — шепчу практически беззвучно. — Пожалуйста.
Он лежит на спине, закинув руки за голову. А я покоюсь на боку, льну к мускулистому телу, согнув ногу в колене, касаюсь бедром впалого живота, неспешно провожу ладонью по широкой, поросшей волосами груди.
— Что? — спрашивает глухо.
Медлю, не отваживаюсь нарушить хрупкую идиллию.
— Сам понимаешь, — отвечаю уклончиво.
Горячие пальцы обводят мою лодыжку, осторожно поднимаются выше, нежно скользят по покрытой мурашками коже.
— Уточни, — произносит мягко.
Прижимаюсь крепче, ловлю его пульс губами, впитывая тяжёлое дыхание. Слегка отстраняюсь, смотрю прямо в глаза.
— О Диане.
Замираю, не шевелюсь.
— Это чужой секрет, — заявляет ровным тоном.
— Я не прошу раскрывать секрет, — бормочу сдавленно. — Не надо подробностей, объясни в общих чертах.
— И вправду схватываешь на лету, — иронично хмыкает, елейно прибавляет: — Умница. Отличная попытка манипулировать.
— То есть? — интересуюсь удивлённо.
— Идеальное время для допроса, — выводит на чистую воду. — После секса мужчина расслаблен, уровень защиты существенно снижен.
— Ну, да, — протягиваю лениво. — Я талантливая.
— Не спорю, — ухмыляется, подносит большой палец к моим устам, изучает нервный излом рта и строго повелевает: — Оближи.
— Пошёл ты, — бросаю не слишком вежливо, резко поднимаюсь, усаживаюсь на постели, пробую обернуться остатками изорванной простыни в знак протеста.
Фон Вейганд издевательски посмеивается.
— Если не хочешь, не рассказывай, — выдаю милостивое разрешение. — Просто надеялась разобраться, что вас связывает. Помимо мести лорду, разумеется.
— Ещё один удачный ход, — вновь снисходит до комплимента. —
Охр*нительный вердикт.
— По твоей теории в любой моей фразе скрыт подвох, — раздражённо взвиваюсь. — Вокруг сплошная манипуляция.
— Верно, — охотно соглашается.
Замахиваюсь для профилактического удара.
Впрочем, какой там удар.
Умудриться бы пощёчину влепить, хоть по касательной задеть, царапнуть ногтями, дотронуться до воздуха рядом.
Тщетно.
Противник перехватывает руку, легко и играючи, под локоть. Притягивает ближе, опять вынуждая капитулировать.
— Ты сама по себе манипуляция, — обжигает шею поцелуем.
— А ты нет? — вздыхаю скорбно.
Возбуждение за гранью.
Физическое и ментальное.
— Знаю, с Дианой случилось что-то очень плохое, — не сдаюсь, отчаянно стараюсь умерить похоть.
Проклятье.
Безумно сложно думать и анализировать, когда дрожащая плоть буквально впечатана в мощное тело.
Как тут удержаться.
И зачем?
Стоп, не увлекаемся, сохраняем трезвость рассудка.
Нам достался крепкий орешек. Такого не расколоть. Мастерски сбивает с курса, уводит подальше от основной цели, использует сексуальный подтекст. Распаляет и соблазняет, заставляет выбросить лишние вопросы из головы.
Если шеф-монтажник не настроен на откровенность, ничего не выйдет. Остаётся обтекать. Опять.
Или прорвёмся? Хотя бы попробуем, проявим настойчивость, надавим на жалость. Авось повезёт.
Отступаю, отодвигаюсь, пристально изучаю противника.
Непроницаемое выражение лица не позволяет проникнуть в самую суть. Привычная линия защиты, нерушимая стена. Не подкопаться.
Скрюченными пальцами впиваюсь в подушку, притягиваю ближе, обнимаю. Прикрываю наготу, пытаюсь унять волнение. Трясусь точно осенний лист на ветру. Дурацкий мандраж не отпускает ни на миг.
И вдруг происходит чудо.
Земля разверзается под ногами, звёзды падают с небес, а я неожиданно осваиваю партию белого лебедя и пускаюсь в пляс. Одетта, адажио, все дела.
Практически.
— Лорд подарил ей королевский трон, — сухо произносит фон Вейганд. — Показал другой мир. Необычный, совершенно особенный.
— В смысле? — невольно запинаюсь. — Он же похитил её, держал в плену, явно не с благими намерениями.
— Она была избранной, — заявляет с обманчивой мягкостью.
Шумно сглатываю.
— Юная и невинная, удивительно красивая, достаточно умная и образованная. Идеальная жертва для смелых экспериментов, — продолжает невозмутимо. — Аристократическое происхождение сыграло решающую роль.