Плохие привычки
Шрифт:
Мужчина оттолкнул ее, и Лика звонко шлепнулась на пол. Ее мини-юбка треснула, обнажив молочную правую ногу и белые трусики. Лицо девицы исказилось, обрушивая неумелый макияж, и некрасиво искривленным ртом прошипело:
— Ну, сука, ты сейчас получишь бешеную, — она обернулась к Боре, который уже подходил к ней, и начала подниматься, многозначительно улыбаясь.
— Что он тебе сделал? — с интересом произнес Боря, пытаясь языком поддеть застрявшее в зубах мясо.
— Да он, сука, руки распускает… — звонкая пощечина с правой Бориной руки охладила Лику эффективнее всякого
— Я спрашиваю, что он тебе сделал? — каким-то невыразительным тихим голосом проговорил ее спутник.
— Да он… мля… — пощечина с левой руки внесла некоторую симметрию в односторонне пылавшую физиономию Лики.
— Он посмотрел на тебя не так? Он извинился. Он тебя пивом не поливал и на родину в Усрачинск не отправлял. Крутизна поперла? Или привыкла, что за твой язык мужики вписываются? Хавальники друг другу бьют, ножами машут, в тюрьму садятся?
Лика даже всхлипывать перестала, непонимающе уставившись на Борю.
— Она ваша, — он взглянул на часы. — Пятнадцать минут.
Облитый без лишних слов схватил взвизгнувшую Лику за волосы и потащил за мангал — чтобы не было видно со стороны дороги. Второй засеменил следом, на ходу расстегивая ширинку…
ГЛАВА 52
В конце концов
Застань врасплох человека и увидишь животное.
К этому моменту и Свина, и Лешича «Шиза» засосала уже по уши, и рассказ почти забытой истории из прошлого стал самой этой историей, где каждый выбрал себе подходящую роль. Тем не менее единственным распорядителем сюжета оставался Борис Михайлович, и он продолжал, время от времени прикладываясь к тамблеру с виски.
…Там ее бить не стали, облитый пивом лишь что-то коротко сказал, и Лика трясущимися руками стала стягивать одежду. Но стриптиз тут же прекратили, удовольствовавшись выпавшими грудями и закинув на спину юбку. Видимо, желая уложиться в отведенные пятнадцать минут, пользовались Ликой одновременно. Причем тот, который пристроился сзади, попал не туда, куда Лике было привычнее. Об этом Боря догадался по взвизгам, впрочем, быстро и умело заглушенным. Свин даже почувствовал себя крутым крестным отцом из фильмов про мафию, но ненадолго.
— А ти не джигит, — презрительно обронил облитый пивом, вернувшись и усевшись за свой стол. Боря доел и свой, и Ликин шашлык, пока наблюдал за порнографической групповой сценой, и сейчас пил пиво. Все произошедшее его забавляло.
— Зачем такие красивые телки с такими, как ты, ходят, да? Или ти тоже хочеш? — осмелел второй, молчавший ранее, которому досталась голова Лики.
Боря, улыбаясь, встал. Он видел, как за спинами осмелевших от легкой добычи сынов гор из подъехавшей девятки вышли его подручные.
— Чего ж вы все такие тупые и невежливые кругом? Одну дуру научишь,
— Ти што? Ти што?
Именно за этот решающий удар Борю сначала прозвали Свинобой, а потом сократили до простого Свина. Но он не обижался — просто Свин нравился ему больше, чем просто Бой.
Братва и Йетти появились одновременно Боря кивнул Хасе, и тот разрядил обрез дуплетом в голову горилле с двух метров. Крупная дробь не оставила от головы ничего, добавив еще больше кровищи в лужу на полу и сделав из жестяной вывески первосортный дуршлаг.
Колун двумя выстрелами из Макарова застрелил ползающего по кровавому полу оставшегося насильника. Еще две пули достались порванной и измазанной Лике — она даже не удивилась. Выражение ее лица после столь изуверского предательства со стороны спутника оставалось отрешенным, с ним она и умерла.
Хаким вышел с трясущимися руками, постоянно вытирая их о грязный передник.
— Я Свинобой. Сколько ты отстегивал нам и сколько лично Штепе?
— По… по… поровну, — наконец сглотнул шашлычник, абсолютно забыв об акценте.
Боря развернулся к Штепе и развел руками. Тот стоял бледный, как будто у него, как и у трех трупов на полу, изрядно уменьшилось в организме количество крови.
— Я… Свин… я… — первая пуля из поржавевшего ТТ, купленного у «копателей», звонко чмокнула его над сердцем, а вторая сделала небольшой скворечник в грудине. Две другие ушли куда-то в печень.
— Свин — это я. А ты уже даже не ты…
И, повернувшись к Хакиму, закончил:
— Они сами друг друга. Из-за бабы. С этого дня платишь в пять раз больше. Плюс штраф за жадность, пятнадцать штук гринов. Все понял? Макарова вложишь в руку Штепе, обрез — вот тому, с целым горлом, а ТТ второму. Нож — Йетти. Поехали…
По дороге к дому я набрал Слона и выразил свою категоричную уверенность, что в сооруженной совместно с ним и все-таки рухнувшей непростой конструкции с подставой Свина слабым звеном являюсь не я и не те препараты, что были обнаружены в автомобиле задержанного. А, скорее всего, доблестная полиция, или не менее доблестные эксперты, или кто-то еще. Я вкратце все это аргументировал и дал отбой, потому как уже стоял у двери Гаврилыча.
Дверь открылась, и моему взору предстало небывалое зрелище — одновременно и трезвый, и выбритый сосед. Такого на моей памяти еще не случалось, и я, встречая всевозможные странности последних дней со стойким подозрением, непроизвольно окинул мастера на все руки более внимательным взглядом. Оказалось, что и его осанка приобрела некоторые конструктивные изменения, выразившиеся в гордо расправленных плечах и немного приподнятом подбородке. И еще в глазах Гаврилыча плескалась нескрываемая гордость, а на губах застыла легкая несмываемая улыбка.