Плохо быть мной
Шрифт:
— К чему ты клонишь? — ощерился один, продолжая меня обыскивать.
— К тому, что это правда. Айс Кьюб в песне NWA говорит, что полиция арестовывает черных, потому что те черные, — разве не правда?
Лицо полицейского сделалось острым, будто ситуация приняла более опасный оборот.
— Садитесь в машину, — произнес он уже другим голосом. Положил руку на кобуру пистолета и бросил молниеносный взгляд на напарника, как бы проверяя, на месте ли.
В машине они опять меня обыскали. Из моих карманов извлекли много вещей, о существовании которых я и сам
— Надо же, — пренебрежительно хмыкнул коп, рассматривая окурок. — Почему такой тонкий? — недовольно спросил он меня, будто видел криминал и в этом.
— Так их скручивают в Англии, сэр, — попытался пояснить я ему. — Они у них всегда тонкие.
Коп долго не мог понять, в чем дело. Наконец, когда выяснил, что окурок, лежавший в куртке, находится там еще со времен в Англии и перелетел вместе со мной через океан, то опять разозлился.
Потом, к моему удивлению, они наткнулись в куртке на бумажку с телефонным номером девушки, которую я знал в Англии.
— Что за Лили? — недоверчиво хмыкнул коп. — Тут даже не нью-йоркский код…
— Не Лили, а Лилу. Девушка из Лондона. Думал, что потерял ее номер. Никак не мог его найти, а вот теперь нашел! То есть вы мне его нашли…
— Слушай, ты на чем? — внезапно оживился коп. — На каких наркотиках? За все время, пока мы с тобой разговариваем, ты совершенно неадекватен. Все время городишь полную чушь.
— Вы нашли мне этот телефон только сейчас, — попробовал я со второго раза. — Думал, я этот телефон потерял с концами, но вы мне его…
Полицейский нетерпеливо прервал меня, подняв руку вверх, и вопросительно посмотрел на напарника.
— В участок, — с абсолютной уверенностью отчеканил тот.
Перед тем как поехать, они еще раз порылись в моих карманах и даже проверили подкладку куртки. Из дырки на подкладке рукава полицейский вынул скомканную фольгу от жвачки.
— Все понятно, — многозначительно сказал он фольге.
Это меня задело, я опять вспомнил то, что Айс Кьюб говорил о жестокости полицейских в своей «Фак да Полис», и мысли об этом высказал вслух. Коп, который был черным, смеялся дольше белого.
— Айс Кьюб уже, наверное, забыл путь обратно в Комптон благодаря белым ребятам вроде тебя и их деньгам, — беззлобно улыбнулся он мне, отсмеявшись.
В полиции копы взяли мои данные. Потом запустили в камеру, где уже сидел огромный негр. Я попробовал отнестись к нему как к брату по несчастью.
— Притесняете людей вроде нас! — крикнул в пустой коридор и покосился на сокамерника.
Полицейский, которому адресовался мой гнев, дружелюбно на меня взглянул.
— Рискни, скажи ему, что мы его арестовали, потому что он черный, — он показал на моего соседа.
Даже я догадался, что делать это не следует. Не потому, что бестактно. Просто к такому с такими заявлениями лучше было не обращаться.
Мой сокамерник сидел в шлепанцах, на нем была бельевая майка, из которой свисали мускулистые татуированные руки. Я кивнул ему,
Он регулярно подносил руку к глазам и рассматривал сбитые до крови костяшки, после чего опускал, недовольно качал головой и еле слышно произносил «шит». Причем в этом «шит» были виноваты все — стены, решетки, скамейки, полицейские. Я нервничал, что с минуты на минуту тоже сделаюсь одним из виноватых.
— Что я здесь делаю? — неожиданно громко спросил он меня.
Я ответил, что подозреваю, что находится под арестом. Но негр сказал, что это был риторический вопрос.
— Что я тут делаю? — снова произнес он. — Я уже пятнадцать минут как должен заниматься горячей любовью со своей женщиной. Биологические часы — это хрупкая вещь. Англичане пьют чай в пять часов вечера каждый день. Один раз изменишь привычке — и ничего не стоит сломать весь механизм. Но это еще не самое плохое, что может быть в такой ситуации, — уверил меня парень после паузы.
— Нет? — спросил я из вежливости.
— Плохо, что биологические часы моей женщины еще более чуткие и хрупкие, чем мои. И если в шесть часов рядом с ней не окажется меня, вполне может случиться, что окажется какой-нибудь ниггер с Рузвельт авеню.
— Наверное, поэтому она вызвала полицию, Джим? — иронично вмешался из-за решетки полицейский. — Скорее всего, из-за пресловутой большой любви к своей женщине ты поставил ей синяк и разбил губу?
— Что вы понимаете в отношениях? — посмотрел он на копа с искренним сожалением. — Эти люди называют свои бултыхания в илистом болоте отношениями, — горько обратился он ко мне. — Им незнакомы такие слова, как эмоции и страсть.
Я сказал, что сожалею о том, что с ним случилось, и надеюсь, что все выправится.
— У тебя есть женщина? — перебил меня он.
— Как раз поэтому я здесь, — сказал я.
— То есть ты тоже пал жертвой истинных эмоций и страсти, без которых не может существовать настоящая близость?
Я принялся объяснять, что влез в неоднозначные отношения с девушкой и потом весь день шел прочь, чтобы забыть, что случилось между нами утром. Но я не ожидал, что моя тропа заведет меня в такое место, как это.
— То есть ты хочешь сказать, что предпочел эту гнусную и бездушную дыру жаркому огню страсти? — перебил меня негр с негодованием.
— Скажи-скажи, почему, ты решил, мы тебя арестовали! — весело крикнул мне черный полицейский через решетку.
— Почему? — повернулся ко мне парень.
— Потому что на мне нашли десять грамм марихуаны, — угрюмо ответил я.
— Нет, не по этому! — все так же весело перебил меня коп.
— Десять грамм? — удивился негр. — Что-то с трудом верится. Арестовать человека за десять грамм марихуаны унижает честь нью-йоркского полицейского. Обычно они ее просто у тебя отбирают, чтобы выкурить самим под эстакадой.