Плохо быть мной
Шрифт:
— Знаю.
— Вот и я люблю толстозадых негритянок, — повторил он с сожалением и примесью обиды. — И чтоб их было много. Они все меня знают. Думаешь, стриптизерша не может влюбиться в тебя без денег? Еще как может! За тем туда и хожу. Проверяю их на прочность.
Тон был все горше, как будто он видел несправедливость, и она углублялась. Несладко ему было.
— Познакомился с одной, купил ей выпить, — хмуро кивнул он. — Слово за слово, она на меня запала. Ну, ты знаешь, какой я, когда даю волю рукам. — Он посмотрел на меня, как будто такую вещь я должен был знать лучше остальных. — Ей
— Перестал искать себе девушку, когда у меня жена отсудила сына. Потому и живу один, — прокряхтел он.
— Друзья?
— В друзей не верю. Есть только враги. А друзья… — Он на секунду замолчал, потом резко наклонился ко мне. — Я тебе скажу, — быстро зашептал он, словно поверяя большой секрет. — Я в этот центр устроился только потому, что эти заморыши — единственные люди, с которыми я могу говорить. Только с ними мне легко. С ними можно забыть о стрип-клубах, об этой стерве, о сыне.
Мы спустились в переход.
— Джамал! — послышалось с разных сторон.
Это были клиенты больницы. Они, видимо, не пользовались транспортом, развозящим по общежитиям, и проводили остаток дня, блуждая по городу. Габаритами они не уступали Джамалу, и все бы ничего, если бы не безумие в глазах.
— Джамал, друган! — они обступили его кольцом.
Один, самый здоровый, обхватил его за шею и с силой пригнул к земле. В этом не было никакой агрессии, просто он показывал, как рад видеть Джамала. Потом отпустил, и вся компания столпилась вокруг Джамала, с любопытством и с дружелюбием ожидая, что будет дальше. Освободившись, он еще какое-то время постоял пригнувшись, как будто боялся поднять голову, а когда в конце концов поднял, вид у него был затравленный.
— Ладно, ребята, я пойду, — тихо сказал виноватым тоном и уже без прежнего напора потопал прочь.
Я нагнал его.
— До завтра, Джамал! Приятно было познакомиться.
Он посмотрел на меня, точно только сейчас обо мне вспомнил. Он глядел прямо на меня, но не поручусь, что видел.
— До свидания, Миша, — произнес он, словно оправдываясь.
Он произнес мое имя бережно и вроде как виновато, будто ему было передо мной стыдно. Потом лихорадочно заговорил, словно и не ко мне обращаясь. Он все еще выглядел так, будто не видел меня.
— Понимаешь, мне просто надо переждать! — сбивчиво начал. — Ни за что нельзя возвращаться в Гарлем! Там, где я живу, я никого не знаю. Уже второй год вообще ни с кем не разговариваю. Понимаешь, сейчас я живу, как никогда до этого не жил, и это дается непросто. Но я знаю: такие вещи надо просто переждать!
Повернулся и медленно пошел по переходу, так и не закончив свою речь. Со мной не попрощался. Вид у него был загнанный.
* * *
Сижу с Гарри и Джамалом в пустой комнате в начале рабочего дня. Клиентов сейчас нет, они все ушли на утреннюю прогулку, и мы трое бездельно дожидаемся их возвращения. День
В голове прокручиваю отрывки фильма, который вчера посмотрел с клиентами. Когда «рабочий день» заканчивается, некоторые клиенты остаются здесь смотреть фильмы. И я с ними, потому что не имею ни малейшего представления, как скоротать день до того момента, когда можно пойти спать. С момента расставания с Полиной других друзей, кроме больных в госпитале, у меня не появилось. Вчера договорился с одним из них на выходных порисовать мелом на задах нью-йоркской тюрьмы. Мой новый товарищ утверждает, что начальник тюрьмы его друг, хотя я не пойму, какое это имеет отношение к делу. Регламент больницы не позволяет работникам центра общаться с пациентами во внерабочее время. Поэтому я переживаю, что мои каждодневные киносеансы станут известны Натану, и это будет стоить мне работы.
В ожидании прихода клиентов Гарри возится со служебным телефоном. Он аккуратно нажимает на кнопки аппарата и никак не может дозвониться, куда ему нужно. Джамал с угрюмым видом вертит в руках ручку.
— Наконец-то, — говорит Гарри и прижимает трубку к уху еще плотнее, как будто от этого зависит, соединят или нет.
Мы с Джамалом одновременно поднимаем головы, потом так же синхронно опускаем.
— Алло, — говорит Гарри в трубку, — я звоню по поводу скоропостижной смерти Биги Смолса[8]…
Пораженный, я вскидываю голову и начинаю строить вопрошающие гримасы бесстрастному Джамалу, по-прежнему занятому своей ручкой. Услышать такое я не ожидал.
— …и хочу сказать, — продолжает Гарри, — что мы все скорбим по этому случаю и молимся о его душе. — Гарри окидывает нас с Джамалом покровительственным взглядом. — Если могу чем-нибудь быть полезен, не сомневаясь свяжитесь со мной. Если вы располагаете информацией, где будут проходить похороны или еще какие-нибудь мероприятия в этой связи, то дайте знать. Еще раз: мы скорбим о душе покинувшего нас Биги и молимся за него, и если могу быть полезен, то не сомневайтесь со мной связаться. — Гарри вешает трубку.
— Они тебе что-нибудь сказали? — спрашиваю я.
— Я говорил с автоответчиком.
— А почему ты не оставил номер, чтобы они могли перезвонить?
— А я так позвонил. Просто, чтобы знали.
— Когда он умер? — Я впился в Гарри взглядом, словно речь шла об общем знакомом или коллеге.
— Был застрелен вчера в Лос-Анджелесе. К его джипу подъехал «шевроле», и какой-то черный открыл по его машине огонь. Биги принял четыре пули в грудь. Его даже не успели довезти до госпиталя. Тупак был застрелен точно так же год назад. Параллели не усматриваешь?
— В смысле?
— Все, у кого есть глаза и уши, знали, что оба ниггера ненавидели друг друга. А все, кому знакомо слово «рэп», уверены, что когда грохнули Тупака, там подсуетился Биги.
— Мазафакерс явно перегибают палку насчет того, кто настоящий, кто не настоящий в хип-хопе, — пробурчал Джамал. — Анализ, кто реальный в рэпе, зашел так далеко, что ниггеры стали убивать друг друга не только в рифмах, но и в жизни.
— Привет как тебя зовут? Меня зовут Даниэлла, — нарушил тишину до боли знакомый голос.