Плохой хороший конец
Шрифт:
«Даже, пожалуй, у меня».
Я перебрал немногочисленные воспоминания своего нового прошлого. В эпизоде с песочницей я в коричневых шортах и голубой футболке, в которые меня, очевидно, одела мама; в воспоминании с подружками Кристиана на мне чёрные брюки и тёмно-бирюзовая водолазка; отца я встретил в джинсах, короткой серой куртке и чёрной шапке. Никакой уникальности. А вот близнец – у него даже был какой-то стиль. Одежда всегда строгая – никаких спортивных штанов и мешковатых кофт, – палитра включает оттенки чёрного, белого, фиолетового, синего. Он всегда кажется идеальным, в отличие от меня.
– Ты никогда не задумывался, почему у тебя нет детства? – продолжила Алиса, не давая задержаться на восхвалении близнеца. Пришлось
Разве у меня его нет? Наверняка есть, у всех есть детство. Скучное, яркое, счастливое, несчастное – разное. И моё было таким же. Всё как у всех.
– Попробуй вспомнить что-нибудь из того времени, – посоветовала она следом.
Это предложение отозвалось старой доброй болью в виске. С каждым таким вопросом память всё больше становилась похожей на тёмный лес, в котором я заблудился, не имея даже надежды на спасение.
– Мне это не нужно, – заявил я, надеясь соврать и ей, и себе, как будто эта ложь что-нибудь изменит.
– Уверен? – Алиса посмотрела на меня со злорадной усмешкой. У неё безоговорочное преимущество. Наверное, это действительно игра – иначе почему все ответы известны ей до того, как я их произнесу?
Я медленно (совсем не уверенно) кивнул, но Алиса не стала спорить. Даже сделала вид, что поверила.
– Это неправильно, но дело твоё.
– Видимо, вы где-то ошиблись, сделав меня таким нелюбопытным, – я по инерции взглянул на часы, с удивлением отмечая, что просидел в парке почти полчаса. – Скажешь что-то ещё, или я могу возвращаться на работу?
– Ступай, – пожала она плечами и, встав, зашагала в сторону выхода, периодически останавливаясь у деревьев и что-то рассматривая.
«Мне неинтересно», – упрямо повторил я про себя, поднимаясь и отряхиваясь. Возникло непреодолимое желание стряхнуть с себя эту встречу. Хотя бы так.
На работе, отвлекая меня от любимого цвета, утерянного детства и прошлого, Марина напомнила, что утром, когда я вошёл, она пригласила меня в гости на мои любимые котлеты – какие-то чудные из курицы и майонеза, – и я, не вслушиваясь, согласился.
«Придётся изменить утреннее "да, конечно" на "прости, давай в другой раз"».
Как ни странно, обошлось без ссор. Услышав отказ, она, положив руки перед собой, сделала глубокий вдох – как советуют в успокоительных тренингах, – посмотрела с минимальным, но всё-таки заметным упрёком и до конца дня со мной не разговаривала. Но меня это не волновало, даже если бы она в ярости вздумала разнести мебель в щепки. Наша с ней драма проигрывала на фоне моей личной.
Дома, включив для фона сериал, я стал рыться в памяти. Детство. Конечно, оно у меня было. У меня была мать, но…Я не мог представить её, не знал, что она любила, что ненавидела, каким был её голос. Она просто была. И всё. Как деревянный брусок, внутри которого скрыта шахматная фигура. Однажды она превратится в полноценного участника партии, а пока это лишь деревяшка. Мои размышления были прерваны сериальной героиней, которая достаточно громко, чтобы достучаться до моего сознания, стала жаловаться на несправедливость судьбы или чего-то вроде того, и я вспомнил пасмурный осенний вечер. Я, Кристиан и мама – не та женщина в свитере – сидим за столом на кухне с уродливыми обоями. Мама приободряет нас, но что именно она говорит, почти не разобрать. Я уловил лишь пару фраз:
– Вы же сильные мальчики, вы справитесь. И я справлюсь, если вы мне поможете.
Кристиан энергично кивает и смотрит серьёзно, словно нам не пять, а намного больше, и мы действительно понимаем, что происходит.
Я тряхнул волосами. Нет. Это не моё прошлое. В моём не было братьев, не было цветастых обоев, от которых рябило в глазах. В моём прошлом мама пила и всего через несколько месяцев после ухода отца я,
Два прошлых смешивались, запутывая всё сильнее. Были ли у меня друзья? Во что я любил с ними играть? Часто ли падал? Много ли читал? Любил ли кашу в детском саду? Хулиганил или боялся нарушить даже самое незначительное правило? Эти вопросы оставались без ответа. Моё прошлое пусто. В нём есть только самые жирные точки, обведя которые можно получить лишь очертание чего-то похожего на мою жизнь. И непонятно, где взять всё остальное, чтобы наполнить эту оболочку.
Перед сном я считал не овец, а события, предметы, людей – всё, что помню, – убеждаясь, что не могу ясно представить людей из прошлого. Даже ненавистная тётка, одно упоминание которой вызывало тошноту, не имела лица. Но спал я на удивление спокойно. Видимо, был так истощён мыслями этого для, что почти сразу провалился в дополняющий реальность сон, в котором Алиса наконец отвечала на мои вопросы, не говоря загадками.
– У меня два прошлых… – бормотал я, кажется, и наяву.
– Одно из них ненастоящее, – объяснила Алиса. – Легенда, которую внушили тебе при помощи гипноза. Но никому не рассказывай об этом, – предупредила моя сумасшедшая помощница. – Они всё равно будут делать вид, что ничего не знают. Да и вдруг ты сболтнёшь кому-то не тому? Не хватало ещё, чтобы тебя сдали в психушку. Ты ведь не хочешь туда?
– Конечно не хочу, – отозвался я.
Она неискренне, как кукла, которой нажали кнопку, чтобы она засмеялась, хихикнула.
– Получай удовольствие и помни, что это всего лишь игра, которая не всегда может быть идеальной. Человеческий разум устроен слишком сложно, чтобы учесть всё…
Она говорила что-то ещё, но я не слушал. Опять уговаривал себя, что меня это не касается, что это чья-то шутка, над которой я когда-нибудь потом обязательно посмеюсь. Когда-нибудь, но явно не сейчас.
Глава 3
Наш с Мариной роман имел подобие расписания. Пару раз в неделю, обычно в среду и пятницу, мы гуляли, пытались разговаривать, а потом шли к ней домой. Но в последнее время появились намёки: пора бы сделать встречи регулярнее, а отношения – серьёзнее. Она рассказывала про своих родственников, читала вслух «наиинтереснейшие» байки про счастливые семьи и вела себя предельно заботливо. Слишком заботливо, чтобы поверить, что за этим ничего не стоит.
В то безобидное утро среды она смотрела на меня особенно ласково. Среда была «нашим днём», поэтому я не придал этому значения, пока передо мной не появился запотевший изнутри прозрачный пакетик. Иногда она баловала меня пирожками, но они всегда были лишь прелюдией.
– Твои любимые, с картошкой, – очаровательно улыбаясь, сообщила она.
– Как это мило с твоей стороны, – неискренне восхитился я, пытаясь угадать причину такого внимания. Новая стрижка, которую нужно похвалить, даже если она не нравится? Или я забыл дату первого чего-нибудь? И что теперь делать, чтобы не пришлось искать новую работу, потому что «отношения в коллективе стали напряжёнными»?