Площадь диктатуры
Шрифт:
– Теперь дальше... Вы успеваете записывать?
– Рубашкин кивнул, не отрываясь от блокнота, и Собчак продолжал, все больше повышая голос:
– Кое-кто из демократов опасается, что избрание президента укрепит власть КПСС, поскольку падающий в условиях развала административно-командной системы авторитет и влияние партии будет подкреплен авторитарной по сути властью президента, одновременно являющегося и генеральным секретарем.
Но первые дни работы этого Съезда показали, что эти, на первый взгляд правильные мысли таят в себе огромную опасность. Далеко не случайно, что сразу же после отмены пресловутой 6-й статьи несколько отнюдь
Собчак неожиданно замолчал, прислушиваясь к динамику. Лукьянов Рубашкин узнал его по голосу - неторопливо и равнодушно успокаивал зал: "Товарищи депутаты! Прошу внимания! Предлагаю поставить на голосование обсуждаемый вопрос о совмещении высших государственных постов в следующей редакции... Обождите, товарищ Крайко, не надо так волноваться, ваши предложения учтены. Зачитываю в том виде, в каком представила редакционная комиссия: "Лицо, избранное на пост Президента СССР, не может занимать другие политические и государственные посты"
– Все, мне надо идти!
– вставая, сказал Собчак.
– Идите в пресс-центр, от моего имени обратитесь к Трофимову, он поможет с телефоном.
Когда Рубашкин поднял голову от блокнота, Собчак уже был далеко. Он почти бежал к входу в зал.
"Ставлю на голосование! Внимание, товарищи депутаты, идет голосование", - перекрывая шум, раздавался из динамиков монотонный голос председателя. Некоторое время слышались только треск и гул, чей-то голос явно не для микрофона пробормотал: "Вот и процесс пошел, сейчас посмотрим".
– Товарищи депутаты!
– четко выговаривая каждое слово, заговорил Лукьянов.
– Объявляю результаты голосования: за внесение поправки - одна тысяча триста три голоса, против - шестьсот семь, воздержавшихся - сами видите - целых шестьдесят четыре!"
В динамиках раздался смех и нарастающий гул.
– Поправка не принята! Переходим к следующему вопросу, - продолжал Лукьянов.
– Товарищи депутаты, прошу успокоиться! Надо двигаться вперед. Идем дальше, по утвержденной вчера повестке дня. Нет, нет! Слова по результатам голосования давать не будем! Присаживайтесь, Алексей Владимирович, я никому не даю слово, почему для вас должно быть исключение? ... У всех много вопросов, но надо двигаться дальше. Повторяю: идем дальше. На очереди третий раздел закона о президентстве. Напомню, что согласно представленному законопроекту первый президент избирается на Съезде народных депутатов, а весь закон в целом вводится в действие с момента его принятия. Первым записался депутат Полозков, но, думаю, Иван Кузьмич не обидится, если мы нарушим очередность для представителя ветеранов, трижды Героя Советского Союза, маршала авиации Кожедуба Ивана Никитича!
Из зала донеслись аплодисменты, что-то стукнуло о трибуну рядом с микрофоном.
– Ветераны Великой отечественной войны, ветераны партии, и все советские люди с глубокой болью и тревогой видят, как
Мы забыли слова великого Ленина: социалистическое отечество в опасности! Кто забудет эти великие слова, тот забудет и о беспримерном подвиге советского народа, совершенного во имя нашей трудовой республике, тот станет предателем и отщепенцем, - Кожедуб говорил медленно, шамкая и чуть причмокивая.
Было начало двенадцатого, Рубашкин захлопнул блокнот - нужно было срочно искать пресс-центр с телефоном.
На втором этаже он внезапно столкнулся со спускавшимся откуда-то сверху Котовым. Тот, видимо, торопился, его лицо было неестественно красным, а со лба стекали струйки пота.
– Виктор Михайлович, как вы прокомментируете результаты голосования, растерявшись от неожиданной встречи, спросил Рубашкин, и тут же вспомнил, что Котов не был депутатом. "Ладно, запишу, может пригодится", - подумал он.
– Это не Съезд советских депутатов! Это... это жидо-массонский каганат. Не хватило всего двухсот голосов. Даже оголтелые демократы голосовали "За"! Но народ еще скажет свое веское слово, наш народ не тетеря, чтобы кормить его с демократической ложечки, - узнав Рубашкина, Котов запнулся.
– А вы что тут делаете, вы как сюда попали?
– Я собственный парламентский корреспондент газеты "Вечерний Ленинград", а вы кто и как сюда попали?
– с наслаждением выкрикнул в ответ Рубашкин.
– Я знаю, чей вы корреспондент. По таким членам-корреспондентам сто первый километр* плачет. Приеду и позвоню в Обком, товарищи о вас позаботятся. На пушечный выстрел к советской печати не подойдете!
– ответил Котов и, повернувшись, шагнул на идущий вниз эскалатор.
– Давно пора призвать вас к порядку, Рубашкин! И призовем, мало не покажется. Ждите!
– продолжал кричать Котов, уже стоя на ступенях.
В пресс-центре была толчея и сутолока, но, прождав в очереди минут двадцать, Рубашкин добрался до телефона. У Кокосова было занято, и Петр заволновался, что не успеет, но в конце концов он дозвонился.
– Диктуй, я записываю!
– закричал Кокосов, узнав Петра по голосу. Через несколько фраз он возмутился: "Я не машинистка и не магнитофон, короче, Петя, короче надо! Давай своими словами, но самую суть".
– Но Собчак считает все очень важным. Я не могу выхватывать что-то одно - растеряно возразил, Рубашкин.
– Не можешь, не берись!
– крикнул Кокосов, но, видимо, пожалев Рубашкина объяснил: "Большой материал все равно не успеем. Читай подряд, я с голоса строчек двадцать накарябаю".
Его уже торопили, и, огорченно вздохнув, Рубашкин быстро прочитал то, что сказал Собчак.
– Повтори результаты голосования, - велел Кокосов и, записав, спросил: Большинство проголосовало положительно, почему же не приняли? Непонятно!
– Для принятия поправок в Конституцию нужен кворум в две трети голосов, а проголосовало "за" меньше, - объяснил Рубашкин.