Площадь диктатуры
Шрифт:
– Ее нет дома, а кто ее спрашивает?
– трубка неожиданно отозвалась требовательным мужским баритоном.
– Кто спрашивает?
– глядя на Ларису, переспросил Горлов. Она что-то тихо прошептала, но он не расслышал.
– Бортмеханик… Шаляпин. Нет, я не шучу - фамилия у меня такая. Что передать? Передайте, что у нас все в порядке кроме второго мотора - опять барахлит, то есть чихает, - окончательно запутавшись, Горлов повесил трубку, и встав, обнял Ларису.
– Как ты здесь оказалась?
– Мы как-то
– У тебя выпить не найдется? Немного, чтобы не знобило…
– Подожди, сейчас принесу, - сказал Горлов и пошел в подсобку.
– Дай что-нибудь выпить, - попросил он кладовщика.
– Есть коробка шампанского, армянский "Три звездочки", портвейн "Солнечный"…
– А водка?
– перебил его Горлов, решив, что Ларисе нужна именно водка.
– С винтом кончилась, но есть "Московская". Вам поллитру или маленькую?
– Маленькую! Нет! Лучше две. Да скажи чтоб принесли пару чистых стаканов и закусить, - велел Горлов.
Он подумал, что Ларисе будет неприятно видеть посторонних, и дождался продавщицу в коридоре.
– Мы бабы слабые, лучше сразу!
– сказал он, налив треть стакана.
– Как ты догадался? Я и хотела водку. Она, - как бы это сказать?
– имеет незамедлительное действие.
– Ты - настоящий поэт русских спиртных напитков, - пошутил Горлов, подвигая ей тарелку с колбасой и маринованным перцем.
– Разве ты не знаешь, что я - филолог с высшим образованием?
– через силу улыбнулась Лариса, и Горлов подумал, что ей тяжело заговорить первой.
– Так что случилось? Почему тебя не допустили к полетам?
– наконец спросил он.
– После болезни меня почему-то послали на внеплановое обследование и обнаружили…
– Надеюсь, не… - начал было Горлов.
– Подожди, не перебивай! Мне даже с тобой как-то не по себе говорить. Сперва сказали, что рак… - она замялась и покраснела, -… рак женских органов. И направили, но не в нашу больницу, а в Свердловку - я сказала, что там прикреплена.
– И что?
– чувствуя, как обрывается внутри, спросил Горлов.
– Опухоль доброкачественная. Правда, называется все это мерзко: киста яичника.
– Но ведь можно вылечить?
– Операцию не советуют. Говорят, что угрозы нет, но летать нельзя и детей иметь - тоже. Никогда!
– она больше не смогла сдерживаться и заплакала, пряча лицо.
– Налей, пожалуйста, еще, - успокаиваясь, сказала она и вытерла глаза скомканным платком.
– Не верю, что ничего нельзя сделать, - тихо сказал Горлов.
– Прости, что валю свои неприятности.
– А на кого еще? Я же тебя люблю…
– Я знаю, что ты хороший и очень добрый.
–
– Я вдруг подумала, что мне даже поговорить не с кем…
– А подруги? Разве у тебя нет хоть одной подруги?
– спросил Горлов.
– Представь, нет. В детстве я дружила с одной девочкой - она жила в соседнем доме, мы вместе гуляли в садике, и наши бабушки тоже подружились. А потом, - мне было лет пятнадцать, - она зашла ко мне в гости и стала все рассматривать и расспрашивать: "Это что, а это откуда?" Я отвечала, а после увидела у нее в глазах такую зависть! Даже не только зависть, а что-то, будто она меня ненавидит, но скрывает. С тех пор я старалась с ней не встречаться и больше никогда никого к себе не звала. Так же, как и родители. У них тоже никогда не было друзей. Знаешь, там, наверху нет равных. Одни ниже - тогда они завидуют и хотят занять твое место, а другие выше - относятся свысока, иногда боятся и вредят от страха. Я с этим выросла. Поэтому подруг у меня нет. Разве что ты - моя лучшая подруга.
– В пробуждении!
– сглотнув комок в горле, сказал Горлов.
– Я твоя лучшая подруга в пробуждении.
– И тебе не будет неприятно со мной спать?
– Господи! О чем ты говоришь?
– воскликнул Горлов.
– Все равно меня не брошу потому, что я хорошая?
– чуть улыбнувшись, повторила она.
– Я тебе так благодарна, ты не представляешь.
– Куда ты поедешь?
– заметив, что Лариса собирается встать, спросил Горлов.
– К тебе и с тобой нельзя. Значит остается одно - укрыться у мамы. Правда, рассказать ей ничего нельзя, но это даже хорошо… Только не провожай, я хочу одна, такси возьму и доеду.
– Я все-таки попробую что-нибудь придумать, - целуя Ларису, шепнул Горлов, но сам не знал что.
3.17 По шаткой лестнице, не глядя вниз
– Борис Петрович, когда поедем?
– через полуоткрытую дверь спросил Володя.
Горлов посмотрел на часы - было начало десятого.
– Езжай, я сам доберусь, тут недалеко, - сказал он, вспомнив, что обещал встретиться с Рубашкиным.
– Что делаешь?
– спросил Горлов, когда тот снял трубку.
– Читаю книгу, которую ты советовал - и не оторваться. Какое-то странное ощущение, будто сам летаешь, как эта чайка. Я бы все отдал, чтобы так писать. Вот послушай: "Ему показалось, что скала - это огромная кованная дверь в другой мир. Мгновенный удушающий страх, удар и мрак, а потом Джонатан Ливингстон поплыл по какому-то странному, странному небу, забывая, вспоминая и опять забывая, ему было страшно, и грустно, и тоскливо, отчаянно тоскливо…"
– Если тоскливо, значит, надо добавить, - прервал его Горлов.
– Как ты говоришь, отчаянно добавить.