Площадь павших борцов
Шрифт:
– Дай-ка гляну, что я там намудрил...
Где бы ни служил Паулюс, он нигде не заводил себе любимцев, никого из коллег не отличая, но в 6-й армии он явно симпатизировал адъютант-капитану танковых войск Альфреду фон Виттерсгейму, и тот, ощутив приязнь начальника штаба, иногда откровенно подтрунивал над Паулюсом:
– Вы в роли Гнейзенау при маршале Блюхере.
– А вот это не ваше дело, фон Виттерсгейм... Лучше быть Гнейзенау, чем таскать на веревке маршала Блюхера!
– Яволь! Мне все понятно, господин генерал...
1 сентября ударом небывалой силы Гитлер обрушился на несчастную Польшу. Никто в мире не
Европейцы по сводкам газет знакомились с неизвестными ранее именами: Клюге, Гот, Рундштедт, Клейст, Хубе, Гепнер, Рейхенау и, наконец, Роммель. Паулюс занял место в штабном танке с рацией, невольно щелкая зубами, как волк, когда машину бросало на ухабах и тут же свергало вниз. Через полоску триплекса он разглядывал, как фланирует вдали польская кавалерия, как ползут допотопные танки поляков. Паулюс приник к микрофону:
– Рейхенау, я - штаб. Цель. Справа. Видите?
И в ответ дребезжали мембраны шлемофона:
– Я команда - Рейхенау. Цель вижу. Старье! "Виккерс" и "Карден-Ллойд". Мне смешно. Из какого сарая варшавские зазнайки вытащили эти старые консервные банки?
Рейхенау, даже не стреляя, просто раскатал в блин, как на блюминге, весь этот железный и ржавый хлам времен "санации" пана Пилсудского и велел увеличить скорость. По крупповский броне звонко стучали клинки отважных варшавских жолнеров, об эту же броню ломались пики польской кавалерии. Под гусеницами танков погибло все живое...
Под Варшавой объявился Гитлер, очень довольный успехами танкистов, а Паулюс не стал выделять себя, докладывая фюреру:
– В этот момент Рейхенау подал прекрасную мысль... Рейхенау счел возможным... Рейхенау исправил положение тем, что... Рейхенау совершил невозможное...
Говоря так, Паулюс невольно вспомнил своего бедного отца с его афоризмом: "Лучше пусть не будет друзей, но только бы не было врагов..." Гитлер ласково оттягал Рейхенау за ухо, что заменяло жест сердечного поцелуя:
– Молодец, Рейхенау! Я чувствую, что вашу бесподобную шестую армию впереди ожидают великие дела...
В офицерском казино Рейхенау предложил выпить.
– Господа, - сказал он офицерам.
– Напомню старую историю. После битвы при Ватерлоо великий Блюхер был однажды в обществе, где устроили игру в шарады. Был задан вопрос: кто из присутствующих способен поцеловать себя в голову? Дамы пытались целовать свое отражение в зеркалах, но это был не ответ на опрос. Вдруг поднялся Блюхер и сказал, что способен расцеловать голову. С этими словами он поцеловал голову Гнейзенау, своего начальника штаба: "Вот моя голова!" - сказал Блюхер.
– И при этом Рейхенау поцеловал Паулюса...
Все было понятно, а объяснять не следует.
Рейхенау - да!
– повезло, зато не повезло Гудериану.
Мощным рывком от Кенигсберга его танковый корпус возник на подступах к Бресту; город немцы взяли с налету, а крепость не сдавалась. Ее гарнизоном командовал генерал Константин Плисовский - бывший офицер царской армии. Наши историки, воспевая героическую оборону Брестской крепости в 1941 году, старательно умалчивали, что такой же героизм был присущ и полякам в 1939 году. Гудериан, образно говоря, разбил себе лоб о нерасторжимые ворота крепости, но поляки сдаваться не собирались.
Это случилось в ночь на 16 сентября, а через день к микрофону московского радиовещания подошел Молотов...
* * *
Молотов! Так уж случилось, читатель, что пятый класс школы - последний в моей жизни - я заканчивал в городе Молотовске (ныне Северодвинск) и хорошо помню школьные учебники того времени по географии. На картах серым пятном были залиты многие страны Европы, а поверх краски было оттиснуто: "Область государственных интересов Германии". Помню, что вместе с папой я был на какой-то лекции, и лектор политпросвещения почти упоенно восхвалял гитлеровскую машину Германии, но при этом не забывал издеваться над англичанами и французами...
Итак, 17 сентября 1939 года Молотов по радио заявил о полной "несостоятельности" Польского государства, возвещая ему конец. Ни Англия, ни Франция не шли на выручку полякам, а с востока в Польшу были приведены советские войска, и бывшая великая Речь Посполитая оказалась в тисках; с запада - немцы, с востока - русские...
Одна старая женщина из Белоруссии недавно рассказывала:
– Помню, как входили красные. Сначала летели самолеты с красными звездами, и мы даже радовались, то помогут. Потом ехали конники много-много. А когда показалась армия, мы смеялись... что такое? Шинели длиннющие, некрасивые, такому чучелу даже в плен стыдно сдаваться. Ведь наши польские жолнеры были одеты с иголочки, любо-дорого посмотреть!
Московские газеты возвещали о "братской миссии" Красной Армии, освобождающей украинцев и белорусов для их окончательного воссоединения, но в сводках командования уже появилось слово "пленные". Если мы несли на знаменах освобождение от "панского ига", то, простите, откуда могли взяться пленные? Впрочем, польские офицеры, когда им предлагали сложить оружие, зачастую тут же стрелялись. Они кончали с собой перед немцами, они убивали себя и перед советскими командирами. "Рука дружбы", протянутая Сталиным в Польшу, оказалась с острыми когтями хищника, сразу же покатились в Сибирь из Польши эшелоны арестованных, тысячи и тысячи семей были разлучены навсегда. Зачем это делалось? Или опять "враги народа"? Друзей мы не приобрели. А если врагов и не было, так они сразу появились...
22 сентября в поверженном Бресте состоялся парад.
Объединенный парад победителей - войск немецких и советских, дружно маршировавших перед трибуной, с которой их приветствовали генерал Гейнц Гудериан и комбриг С. М. Кривошеий. Оркестры гремели, над крышами домов с воем проносились немецкие "мессершмитты", а советские войска склоняли знамена, чествуя колонну гитлеровских танков...
Этот совместный парад был вычеркнут из нашей истории! Но помнить о нем надо. Будем же знать, что после парада Гудериан дружески потчевал Кривошеина, сказав ему за выпивкой: