Площадь павших борцов
Шрифт:
Вспомнился один случай. Бойцы отстреливались, когда к ним в траншею почти свалилась молодуха с лопатой:
– Ой, братики, не гоните меня. Отсижусь у вас.
Отбив атаку, солдаты потом спрашивали ее - кто такая?
– Сталинградская. Мастер мужского зала.
– Чего, чего, чего?
– Из парикмахерской. Мужиков брила и стригла.
– Так бы и говорила, а то... мастер.
Звали эту женщину - Н. Я. Юдина, она так и осталась с бойцами, стригла их и брила, как в парикмахерской. Нечаянно я подумал: ведь у нас мало кто знает, что множество женщин остались в блиндажах и траншеях, никогда не считая себя
Вернемся, читатель, в город, для многих далекий, а для меня, автора, ставший родным. Сталинград уже был переполнен беженцами. Неграмотные люди никак не могли произнести слово "эвакуированные", а в их устах они всегда оставались "выковыренными". Местных жителей трудно было "выковырять" из их квартир и халуп - не хотели покидать город, а беженцы из оккупированных краев и рады бы уехать куда глаза глядят, но - только глянь!
– что творится на переправах. В ожидании очереди на паромы беженцы ночевали в скверах и под заборами, прямо средь улиц выдаивали бесхозных коз и коров, семейно устраивались под перевернутыми лодками на речном берегу.
Я забыл рассказать раньше одну географическую деталь, которая потом во время битвы в Сталинграде - будет играть большое значение. Вдоль всей набережной Волга раскинулась цепь островов - Сарпинский, Голодный, Зайцевский, Лесной, Крит, Денежный, - напротив города разместился целый архипелаг, венчанный разливом древней Ахтубы, на которой когда-то в незапамятные времена шумела буйная столица Золотой Орды. До войны на этих островах зажиточно проживали хуторяне, скотоводы и огородники, там росло все - от горчицы до винограда, все хутора утопали в садах, пронизанных знойным гудением медвяных пчел-тружениц. А теперь на островах все изменилось: под каждым кустом жили беженцы, инвалиды, бездомные и дети-сироты, и число их каждый день увеличивалось. На острова перебирались из города сами: одни на самодельных плотах, а другие даже... вплавь.
Еременко стучал карандашом по карте города.
– Вот, - говорил он Чуянову, - случись драка в городе, и нам эти острова придется беречь как зеницу ока... Слышал вчера взрывы? Сначала немцы взорвали нашу баржу с боеприпасами, а потом рванули громадный склад боеприпасов в Сарепте.
У секретаря обкома свои беды: полмиллиона голов скота застряло на переправе, некормленные и непоеные:
– А на подходе еще семьсот тысяч голов... Узнал и такое. Немцы-то в нашей и Ростовской областях колхозы не распустили. Там, где уже разобрали колхозное имущество по дворам, немцы потребовали вернуть обратно. В составе тех же бригад, что были в колхозах, гоняют на уборку урожая. Кто отвиливает от работы, тех расстреливают.
– Нас пока бьют... танками, - отвечал Еременко.
– Делай что хочешь, но добейся, чтобы на СТЗ работяги гнали для фронта как можно больше "тридцатьчетверок".
Чуянов спросил его:
– Как мост?
– Саперы стараются.
В обкоме Чуянова навестили партийные работники, страдавшие за свои семьи, жившие под бомбами, среди пожаров.
– Долго ли нам еще мучить свои семьи?
Если кое-кто из обкома уже вывез свои семьи, то большинство семей еще сидело на чемоданах.
– Ладно, - сказал Чуянов.
– Положение паршивое. Сам понимаю. Так что можете детей и жен выводить.
Дома жена добавила, что дети не виноваты в том, что их папочка твердолобый партиец и секретарь обкома.
– Ты посмотри на Валеру!
– говорила жена, плача.
– Ведь от этих бомбежек ребенок уже заикаться стал.
– Не шуми. Всех вывезем. А я останусь. Заартачился дедушка - Ефим Иванович.
– А ну вас всех к лешему!
– говорил он.
– Мне и здесь хорошо. Никуда я с места не тронусь... пущай убивают, коли у нас такая говенная армия, что стариков защитить не может.
Ох и намучается же еще Чуянов с этим упрямым дедом...
Вспомним! Давно ли товарищ Сталин "своею собственной рукой" разделил оборону Сталинграда на два фронта, разрезая сам город, словно торт, на два куска, - это вот тебе, товарищ Еременко, а это тебе, товарищ Гордов. Именно тогда из этого "торта" и получилась "каша": части Сталинградского фронта Гордова сражались в полосе фронта Юго-Восточного, которым командовал Еременко, а войска Еременко, отступая, невольно перемешивались с войсками Гордова, тоже отступающими, и по этой причине я недалек от истины, употребив слово "каша"...
Наконец, наверху осознали, что подобная галиматья сталинского мышления (как всегда, "гениального") не только вносит неразбериху в войне и порождает конфликты между Гордовым и Еременко, но она способна самым роковым образом сказаться и на судьбе самого Сталинграда. 13 августа Москва продиктовала Еременко волю Верховного Главнокомандующего, который, наверное, и сам признал собственную глупость.
– Товарищ Сталин, - доложил Василевский, - считает более целесообразным сосредоточить вопросы обороны Сталинграда в одних руках, объединив усилия двух фронтов воедино. Вы остаетесь командующим, а генерал-лейтенант Гордов станет вашим заместителем... Каковы ваши соображения?
Сохранился документальный ответ Андрея Ивановича:
– Мудрее товарища Сталина не скажешь...
Нет, читатель, он не был подхалимом, но таково было его убеждение в гениальности вождя. Впрочем, не спешите радоваться; пройдет несколько дней, и Сталин начнет новую рокировку фронтов, снова станет переставлять людей с места на место, словно играя в шашки. Я бы с удовольствием продолжил развивать эту тему, но тут вторгается одно событие, о котором, мне кажется, пришло время сказать, забежав немного вперед.
...К тому времени наши войска были уже "выдавлены" из большой излучины Дона, и немцы, подсчитывая километры до Волги, маршировали в пыли, радостно возбужденные:
– Волга станет для нас германской Миссисипи!
* * *
Как бы продолжая прерванный диалог с русскими, начатый в Москве, Черчилль решил доказать Сталину, что открытие второго фронта в Европе действительно невозможно. Последовало распоряжение премьера, чтобы диверсионный налет на французский Дьепп был совершен во что бы то ни стало.