Площадь павших борцов
Шрифт:
Наступая, 6-я армия сдавала захваченные территории 8-й итальянской армии, а сама, прикрыв фланги, выдвигалась на новые рубежи, оттесняя русских. Никаких иллюзий относительно боеспособности "макаронников" немцы не испытывали.
– Их можно понять, - говорил Паулюс.
– Они тащатся за мной не ради победы, а лишь для того, чтобы их дуче набрал побольше акций для мирной конференции после раздела побежденной России. Сам Итало Гарибольди говорил мне - чем плохо, если Италия получит Крым или порт Батуми?..
От русских мальчишек итальянцы освоили одно русское слово "тикай", вкладывая в
– Почти музыкальное стаккато, - сказал он Шмидту, - и, судя по разрывам в очереди, пулемет итальянский... с перебоями от перекосов ленты. Я устал, Шмидт, и удаляюсь к себе.
Он все чаще уединялся в своем личном автобусе, где был отдельный туалет с душем и зеркалами, а в спальню вела раздвижная дверь, как в купе международных вагонов. Здесь, почти в домашней обстановке, среди гардин и портьер, тихо шелестящих, Паулюс выслушал вечерний доклад квартирмейстера фон Кутновски, который сообщил о пополнении армии из числа резервов, присланных из тылов.
– Безобразно ведут себя те солдаты, что осенью прошлого года были отпущены по домам и теперь вторично мобилизованы. Вояки они хорошие, но с большими амбициями, а медали "за отмороженное мясо" не позволяют наказывать их слишком жестоко...
– Благодарю, - тихо ответил Паулюс.
– Меня сейчас волнует даже не усиление моей армии, а ослабление противника. По сводкам абвера, укомплектованность русских дивизий крайне низкая и в скором времени, смею полагать, опустится до критической цифры... из-за невосполнимых потерь!
Паулюс был прав. Еще со времен Сталина наши историки взахлеб писали о небывалом росте технической "мощи" Красной Армии в этот период, но я что-то нигде этого возрастания не обнаружил. Время залихватского вранья прошло, и теперь не надо скрывать, что иные наши дивизии лучше было называть "батальонами". Еременко ведь лучше историков знал положение на фронте и писал-то он честно: наши танковые армии только назывались "танковыми", но состояли из стрелковых дивизий. Отсюда и выводы - для тех, кто будет спрашивать: почему мы отступали? Там, где у нас было от силы 2 - 4 танка, у немцев было от 10 до 30 "панцеров" - сопоставление ужасающее! Если же Паулюс или Гот замечали, что у русских появилось поболее танков, они сразу же вызывали авиацию...
Известны слова Чуйкова об этом времени:
– Если американцы говорят, что "время - деньги", то мы, русские, сейчас говорим иначе: "время - это кровь..."
Пора уж напомнить о чувстве патриотизма, чувстве, не всегда философски осмысленном в нашем простом народе, но зато ставшем традиционным, полученным нами с теми природными генами, что передали нам по наследству наши достославные предки, веками не выпускавшие из рук мечей и луков. Россия волею ее самозванных вождей называлась "страной
Примеры? Да сколько угодно! Пожалуйста, вот вам один.
На шинели убитого генерала В. А. Глазкова, которая ныне хранится в музее обороны Сталинграда, вы можете насчитать более 160 пулевых и осколочных пробоин.
Мало вам, что ли? Вот так и воевали...
* * *
Наверное, попадет мне от критиков за эту фразу: мне кажется, я уяснил, что битва на путях к Сталинграду нами была уже проиграна и теперь мы могли выиграть только битву в самом Сталинграде. Это мое авторское убеждение, и скрывать его не желаю.
Впрочем, генерал Еременко, лучше меня знавший обстановку, тоже признавал в своих мемуарах, что в Сталинграде "чувствовалась некоторая растерянность; если откровенно сказать, вполне реальной была и возможность захвата города противником...".
Андрея Ивановича бесило, когда наша печать высокопарно объявляла Сталинград "крепостью", было противно узнавать, что немецкая пропаганда сравнивала Сталинград с неприступным "Верденом", какой предстоит штурмовать.
– Да какой там Верден, какая там крепость!
– возмущался Еременко. Дай-то Бог в траншеях отсидеться, а коли драка на улицах начнется, так бои в городе - это один из сложнейших видов сражения... Чуянов, конечно, мужик толковый, но тут и с семью пядями в нашем бардаке не разберешься!".
Сколько собралось тогда в Сталинграде народу, местных и пришлых, никто не ведал, но кормить людей стало нечем - даже по карточкам не всех отоваривали. Работяги, конечно, догадывались, что фронт уже рядом, люди стали неразговорчивы, их лица поблекли от усталости и недоедания, каждый хранил в сердце тревогу по своим близким, в трамваях судачили:
– Вот едем на завод, а домой-то вечером возвертаться ажно душа замирает - не знаешь, цел ли твой дом?
– Павлуха-то Синяков, слыхали? Вчера от жены клочок ее платья нашел. А домишко - как корова языком слизнула.
– Эвон, у Кумовского, что на СТЗ слесарит, в подвале у кафетерия вся семья погибла... засыпало! Говорил он своей Маруське: не бегай туда, не таскай детишек. Оно и верно: сидела бы дома, может, и живы б остались...
Этим летом завод "Красный Октябрь" был единственным металлургическим заводом на юге страны (других уже не было), а на СТЗ не только ремонтировали танки, вытащенные из грохота боя, из его обширных цехов еще грозно выскакивали новенькие Т-34 и своим ходом сразу спешили на передовую. Город изменился; все школы, техникумы, клубы и общежития давно стали госпиталями, да и тех не хватало, чтобы разместить раненых, днем и ночью поступавших с фронта... Ах, сколько миллионов тонн земли перелопатили наши женщины и подростки! Линия обороны, огибавшая Сталинград, протянулась почти на три тысячи километров, а теперь возникла нужда в новых окопах, снова ездили горожане отрывать траншеи. Попадая под бомбы и под обстрелы, они спасались в ближайших окопах, где держали оборону наши войска.