Площадь павших борцов
Шрифт:
С 8 августа 1941 года Сталин именовался Верховным Главнокомандующим. Невольно вспомнился мне случай из практики тех лет. В одной из наших газет - по недосмотру корректорши - была пропущена одна лишь буква, и вместо "Верховный Главнокомандующий" было напечатано "Верховный Гавнокомандующий". Опечатка историческая! Говорят, что в редакции после этого не только уборщицы тети Мани не осталось, но пострадала даже кошка, любившая греться под лампой на столе этой корректорши...
* * *
– Так на чем же мы остановились?
– спросил Чуянов.
Зубанов продолжил разговор о распределении в Сталинграде электроэнергии,
– Спать-то вы, спите ли? Наверное, дел по горло, Алексей Семенович ответил, что от дел все равно никуда не денешься, дела есть дела, тем более в такое время.
– Но с началом войны стали мешать всякие самоучки, изобретатели велосипедов. Я понимаю, - сказал Чуянов, - люди, желая помочь отчизне, искренне заблуждаются. Гнать их неудобно. Вот и сидишь, как дурак, слушая всякую ерунду с тангенсами и котангенсами. Изобретают, конечно, оружие. И, понятно, секретное. Откажись выслушать их - обещают Сталину жаловаться. Будто я враг народа, душитель народных талантов и прочее...
Они покончили с делами, но Чуянова не покидало мерзостное сознание, что враг уже здесь, где-то в городе. Отпуская инженера, Алексей Семенович все же задержал его в дверях. Душевные эмоции требовали разрядки.
– Вот!
– сказал Чуянов, показывая на телефон.
– В тридцать седьмом хватали, да хватали-то не тех, кого надо. Настоящие враги хайло свое не разевали. На трамвайных остановках они анекдотов про Сталина не рассказывали. Враги сидели тихо и - уцелели! А сейчас, именно сейчас, пришло их время...
Кажется, инженер Зубанов так и не понял секретаря обкома. "Впрочем, думал Алексей Семенович, - всем и не обязательно понимать..." Он подошел к окну, долго оглядывая раскинувшуюся перед ним площадь Павших Борцов. Посреди площади лежал трофейный "мессершмитт", доставленный с фронта для всеобщего обозрения как символ вражеской слабости, а сталинградские ребята уже растаскивали его по винтикам. Не работал фонтан, окруженный танцующими девчонками, на которых развевались пионерские галстуки. Притихло здание Дома офицеров, куда еще забегали выпить пива. Возле подъезда драматического театра, положив на лапы лохматые головы, дремали мраморные львы, которые, наверное, еще помнили царицынских купчих, разряженных по-кустодиевски, что спешили послушать Ленечку Собинова; "Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни..." Универмаг был еще открыт, в него входили, но тут же выбегали обратно без покупок: торговать было нечем, все продавалось по карточкам...
Конечно, будь у Чуянова самая буйная фантазия, он все равно не мог бы представить, что через год из подвалов этого универмага, что на площади Павших Борцов вдруг выберется человек в грязной шинели и резким жестом отшвырнет от себя заряженный "вальтер" - к ногам солдат в полушубках.
Это будет фельдмаршал Фридрих-Вильгельм Паулюс.
...Тыл. Глубокий тыл. И по утрам, когда жители Сталинграда еще спали, служители зоопарка выводили к Волге слониху Нелли - очень она любила купаться.
Первый день войны всегда отзывался сердечной болью, и Чуянов не забыл, как из секретного сейфа он извлек красный пакет с надписью: "Вскрыть при объявлении войны". На кой же черт пять сургучных печатей, если внутри партийная инструкция о том, как агитировать народ на призывных пунктах:
– Слава Богу, нас агитировать не пришлось...
Призывники 1905 - 1918
– Удивляюсь!
– говорил Чуянов.
– До войны мы тут погибали от всяких кляуз и доносов. Целая контора сидела и ковырялась в грязи. То соседка в суп плюнула, то директор пивной серьги купил любовнице, то участок под огород не так отмерили... Теперь же - тишина, хоть контору закрывай! Никаких жалоб, и все довольны, будто в рай попали. Вывод один: перед лицом великих народных испытаний сразу сделались ничтожны все мелочи жизни. Осталась лишь одна великая цель, самая праведная - выстоять и победить!
Хорошо пахло акацией из скверов Комсомольского сада, мажорно позванивали трамваи, в песочнице играли детишки, вдоль набережной вечерами еще гуляли влюбленные пары и целовались, а их любви салютировали с реки гудки пароходов. На речных трамвайчиках приплывали с левого берега - из деревень - молочницы с бидонами, с комками творога, завернутого в чистые тряпицы. На пригородных бахчах, даже на городских двориках вызревали арбузы и дыни. Из соседних колхозов присылали победные сводки - урожай в этом году обещал быть баснословным.
Начальник областного НКВД Воронин возглавил добровольческие отряды истребительных батальонов.
– Не хочу пугать, - сказал он Чуянову, - но в излучине Дона и в калмыцких степях уже появились диверсанты. Их по ночам сбрасывают с парашютами. Наконец, подозрительны частые пролеты немецких самолетов-разведчиков в сторону степей, где кочуют калмыки.
– Слушай!
– сказал Чуянов Воронину.
– Это уже по твоей части... Ввести патрулирование на улицах и ночные пропуска. Обеспечить охрану мостов, пристаней, телеграфных линий. Прописка в Сталинграде отныне запрещается. Виновных в нарушении светомаскировки - под суд. Знаю, что найдутся негодяи, желающие воспользоваться затемнением города... Таких шкурников и грабителей - всех ставить к стенке! Не жалко.
Перед обкомом возникло множество проблем. Найти замену опытным рабочим, ушедшим на фронт; обеспечить навигацию на Волге; помочь колхозам с уборкой урожая; ускорить ремонт пароходов на судоверфи; вывозить соль с озер Баскунчак и Эльтон; настоять, чтобы Астрахань пошевелилась с заготовкой воблы и селедки. Наконец, попросту надо изматерить торговлю, которая "сплавляет" по карточкам дорогие конфеты в коробках, тогда как народ желает "пососать конфетку", без которой немыслимо русское чаепитие.