Плясать до смерти
Шрифт:
На следующий день вся местная пресса писала: нападение русских моряков на местных жителей.
— Уезжайте, пока не… — Ираклий не договорил.
По пляжу уже ходили автоматчики в незнакомой форме, наводили дула: «Вставайте, уезжайте!» Поначалу им не верили, тетки кокетничали… Потом, говорят, гильз на этом пляже было больше, чем гальки.
В ночь перед отъездом мы с Настей и молчаливым Колькой пошли попрощаться с морем. Над рельсами сиял коридор светляков и чуть слышно шуршал. Мы хотели, набрав в грудь воздуху, пройти насквозь, но по рельсам
Наутро мы уезжали своим ходом: в поездах мест уже не было. Настя ехала с нами и с Уховым, Колька — со своими. Я так рассадил!
Вдоль улиц стояли пятнистые военные грузовики.
— Ну ты даешь, Настька! — Я пытался ее взбодрить. — Где ты, там сразу катавасия!
Она усмехнулась. Ей, видно, понравилась такая оценка ее возможностей…
Глава 7
И не хотелось ее разочаровывать. Но по возвращении они снова двинулись в Петергоф.
— Как же вы там будете? — спросил я, провожая их. Главное, непонятно, что она собирается делать с Колькой, с которым даже бандиты не справились и заперли на замок! Как ни странно, бабка их еще сдерживала, но теперь, когда она была в диспансере, я больше боялся за них.
Наверное, разумно им было пока учиться, но они уже считали себя большими людьми, и ни разу об учебе речь не зашла, лишь о гигантских творческих планах. Особенно уверенно разглагольствовала Настя — откуда взялось?
И вот мы мялись на платформе, у электрички на Петергоф, и расставались, быть может, надолго.
Бледный Колька стоял рядом с Настей с тем же обшарпанным чемоданом, с которым мы когда-то перевезли Настьку от деда с бабкой, полные надежд. И вот она с тем же чемоданом, с которым Петергоф покидала, теперь возвращается. Чего добилась? Разве что к чемодану добавился Колька — не только «недопеченный» актер, но еще и…
— Может, останетесь?
Настя покачала головой.
— Справитесь? — с большим сомнением спросил я.
— Это наши проблемы! — рявкнула Настя.
…Но что она могла предложить? Только свою непонятную уверенность! Увезла Кольку в Петергоф, где нет ни театра, ни студии, ни даже, по-моему, самодеятельности. Увезла только потому, что там она полная хозяйка и, наконец, получит возможность командовать бесконтрольно!
Талант, конечно, пробьется и из тайги. Настя, кажется, решила, что она одна воспитает Кольку, без института и театра. А заодно и себя? Нет, себя она и так считает мэтром. Вот только с чего?!
Когда бы я туда ни звонил, они были дома. Однако назвать этот дом мирным было нельзя. Бабку упаковали, но микроб безумия поселился там.
— Да! — Колька трубку не брал, а срывал. При этом в его голосе слышалась и отчаянная надежда: а вдруг Голливуд?!
— Здорово, Никола! Ну как вы там?
— Спрашивайте у вашей дочери! — истерически
Голос Насти, взявшей наконец-то трубку, был сух, даже строг. Но я-то уже знал: чем спокойнее говорит она, тем больший ужас творится.
— Да, отец! Говори скорее. Мы заняты!
Это — занятие?
— У вас что, собаки?
Настя вздохнула, и вздох этот означал: господи, совсем отец выжил из ума, нечем заняться!
— А-а! — как бы вспомнив про такую мелочь, сказала она. — Это приятели попросили нас присмотреть, пока они за границей.
— Сразу двое?
— А что такого? У нас много друзей!
Боюсь, что собак больше.
— Она все врет! — Колька выхватил трубку. — Она сама, пьяная, этих псов приволокла, сперва одного, потом другого! Теперь все трое, вместе с ней, меня тут грызут!
Трубка снова оказывалась у нее, и голос ее просто давил ледяным спокойствием. Может, и правильно: а как еще с Колькой?
— Извини, отец. У нас репетиция. Не все получается, Колька распсиховался. Надо привести его в норму.
Репетиция чего?!
Ночью — звонок и Колькин истерический крик:
— Заберите вашу сволочь к себе! Я не могу больше!
Настькин вопль:
— Ну и уезжай к своей мамочке!
Сумасшедшая бабка, мне кажется, их все же немножко сдерживала: по ночам не звонили!
Надо как-то одернуть их.
— Действительно, Николай, ты забыл, где находишься! Дома у Насти!
Пауза. После чего Николай произносит спокойно:
— Где моя чашка?
Актер!.. Без ангажемента. Вешаю трубку.
Да, Настя одна взялась за дело, с которым не справляются мощнейшие медицинские учреждения! Или в тех крупнейших медицинских учреждениях никто так не упорен, как она?
Звоню днем, в культурное время, и абсолютно спокойный.
— Да-а-а… — наконец, голос Насти.
Теперь там зато слышны развязные посторонние голоса!
— Здорово! Что поделываете?
— Ре…пе…тируем.
Голос Настюльки сильно плывет. Ап-пробирует, видно, свой метод: избавление от наркомании с помощью пьянства! Но кто вылечится, а кто заболеет?! Перешибание одного кошмара другим — излюбленный ее метод… не давший пока плодов!
— И что же вы репетируете? — спрашиваю спокойно.
— Я говорила тебе! — вроде бы обижается. — Стас отъехал за рубеж и попросил вести пока его работу.
Щедрый Стас! Это тот, чьи собаки?
— Что, Настенька, за работа?
— Он вел театральную студию в Верхнем дворце…
Шикарно!
— …в корпусе Бенуа.
Еще более шикарно!
— Теперь нам приходится и это делать.
Особенно меня восхищает частица «и».
— А какая пьеса? — интересуюсь я.
— …«Дюймовочка», — после секундной паузы сообщает Настя и поясняет: — Это же ведь детская студия!