Пляски бесов

Ахмедова Марина

– Почему бы Василию не жениться на Галке? – радовалась чему-то кума.

А Олена вспоминала день женитьбы пана Степана на Светланке и явление Богдана к свадебному столу.

– Василий – не такой, – отрезала кума. – Василию сил не хватит на свадьбу прийти.

– Маричка сказала, он во Львов уехал, – вставила Олена.

– И правильно сделал, – заключили хором и кума и Полька.

Кумушки помолчали, прислушиваясь к колокольному звону. Полька надкусила пирог с яблочной начинкой. Кума отпила горячего чая. А Олена все смотрела в окно, ожидая, когда от церкви до замка потянется свадебная процессия.

– Двадцать лет прошло со дня той свадьбы, – снова заговорила она.

– Быстро время летит, – отозвалась Полька.

– Глазом

не успеешь моргнуть, – поддакнула кума.

Взопрев от чая, кумушки отправились во двор, а постояв у калитки, вышли на дорогу. А выйдя на дорогу, решились пройти в сторону церкви. Пройдясь в сторону церкви, решили идти еще дальше и приблизились к самой церкви, когда процессия в нарядных одеждах уже покидала двор. Кумушки посторонились, пропуская городских гостей, впереди которых шел сам Господарь.

Кума жадно раздувала ноздри, ухватывая и запоминая все подробности и уже сейчас готовя добротную канву для будущих долгих разговоров, в которых припомнит она, что жених был бледен, Галка затерялась в хвосте толпы, а городские гости, не в пример волосянским, не галдели, не шумели, а были чванливы, с деревенскими не смешивались. Господарь не шел рядом с Оленькими родителями, да и те, по всему видать, чувствовали себя далеко не в своей тарелке.

– Ты глянь, поглянь! – кума вдруг дернула Польку за руку.

Проследив за направлением ее прищуренных глаз, Полька охнула и прикрыла округлившийся рот ладонью, одновременно пихая Олену локтем в живот. К церкви в этот момент приближалась – кто бы вы думали! – Маричка – мать Василия. Шла она подбоченясь а лицо ее портила нехорошая усмешка. Кумушки так и замерли. Даже Господарь посторонился пропуская ее. Проникнув вглубь процессии, Маричка преградила путь молодым. Зарделась Оленька от волнения, отвела глаза. А Маричка стояла перед ней, подперев руками уже оба бока.

– Это кто? – поинтересовался жених.

– Це… це… – залепетала невеста и больше не могла вымолвить ни слова.

– Боишься мне в глаза посмотреть, Оленька? – круглые глаза Марички ходили вверх и вниз под бровями, пока она безуспешно пыталась поймать Оленькин взгляд. А невеста рдела, трепетала под ее взглядом, и казалось, что дорогая шубка совсем перестала ее греть.

Надо ли говорить, что все собравшиеся с живым любопытством наблюдали разыгрывающуюся сцену.

– Ой-й… – говорила Маричка, недобро усмехаясь и подступая к невесте ближе. – Ой-й, вы поглядите на нее, на бессовестную. Ну як то так? Як?

Гости отступили, образовывая круг подле молодых и Марички. Попятился и отец Ростислав, выглянувший из храма, чтобы в который раз одарить благосклонной улыбкой Господаря. Благосклонность же он источал не от своего только лица, а от лица всей церкви.

– Шалава конченая – вот ты кто! – Маричка плюнула невесте под ноги.

Стоило ей произнести эти слова, как Оленька очнулась и перестала трепетать. Оглядела она Маричку с ног до головы. Оленька не произнесла ни слова, но Маричка вслед за той посмотрела на свои ноги и вдруг заметила, что сапоги ее давно сносились, каблуки на них сбились, а толстая ткань пальто вытерлась и местами имела залысины, да и не носили уже такие. То ли дело городские гостьи! Такие наряды, в какие были одеты они, Маричке и во сне не снились. Засмущалась она, отступила. А Оленька, гордо неся голову со взбитой прической, пошла вон с церковного двора, увлекая за собой жениха.

И если о Василии, за которого Оленька была просватана, соседи еще вспоминали, не судя бросившую его невесту строго, то о Стасе предпочли совсем забыть. Странный визит Леськи спас ту от смерти, которую ей прочили верно. Но от смерти лишь физической. И хотя Стася уже поднималась, и частенько теперь ее видели у окна, за стеклом которого маячило ее бледное лицо, для всего села она умерла. Как умерла когда-то и сама Леська, став подобной сгоревшему от молнии дереву, которое все держится на земле,

являя собой напоминание о той трагедии, о которой, может быть, теперь все хотели забыть. Забыть и не помнить, как бабки и деды, матери и отцы ныне живущих, согнанные против воли к хате Петра, чтобы стать свидетелями того, как караются непокорные большой красной силе. Подвиги упивцев, просидевших долго в лесах и оказавших сопротивление той силе, по-прежнему в народе были в почете. И год от года, чем сильнее Украина врастала в почву независимости, чем яростнее жители ее верили в свою принадлежность именно к этому славному народу, а не к какому другому, слава упивцев только крепла. Однако же, и это вполне в духе человеческом, те моменты, в которые молчаливое большинство становилось свидетелем насилия большой силы над меньшинством, свидетелем мук этого меньшинства, народная память старалась стереть, выбросить из себя, не помнить. А Леська, которой давно пришла пора сгинуть, но она продолжала пачкать землю и оскверняла воздух своим дыханием, была живым свидетельством той трагедии и того молчания. Село признало Леську мертвой в тот самый день, когда она прокляла Бога. А теперь следом за ней село признавало мертвой и Стасю, ведь та приняла ее помощь, не отказалась, а стало быть, тоже отвернулась от Него.

Недлинная процессия потянулась от церкви к замку. Первыми умчались молодожены – на мотоцикле, который оседлали у самого церковного двора. Однако не суждено процессии было в тот день так скоро добраться до замка. Причиной тому стало обстоятельство, погрузившее село в траур.

Раньше свадьбы как проходили? Чинно. Не нарушая порядков, заведенных веками. А теперь поглядите – жених и невеста громоздятся на мотоцикл, и задранный подол ее платья бугрится сугробом между ней и женихом. А раньше у молодых ножки не ломило пройтись по селу от церкви до своей хаты и каждого встречного добрым взглядом одарить. Ведь над ними только что свершилось таинство церковное, а стало быть, нести им его над своими головами до тех пор, пока не развеется оно семейными неурядицами и словами – не сердечными, а сказанными друг другу в сердцах. И разве не замечали вы, как светятся жених и невеста, рука об руку выходя из церковных дверей? Даже в самый ненастный день над их головами словно облако светящееся образуется. Глаз его не берет, но душа смотрящего видит. Свет источает таинство, только что соединившее их души до самой смерти. Но нести его следует осторожно, чтоб не развеялось раньше времени. Но нет же, нет! Мотоцикл взвился и помчался носиться по селу, разбивая перину нового снега.

Случилось ему несколько раз проехать и мимо дома Сергия, да так близко, что и через окно был хорошо слышен заливистый смех невесты. Хорошо видны ее ноги в тонких чулках. А когда мотоцикл с новобрачными в третий раз промчался возле этого дома, а фата невесты хлестнула по воздуху в сторону Стасиного окна, словно награждая пощечиной, девушка вышла из дома. Темный платок закрывал ее голову и плечи. Из одежды на ней имелась лишь черная вышиванка да юбка. Ноги ее были босы. Стася побрела по белому снегу, сверкая голыми коленки. Шла она, не поднимая бледного лица, из которого недавняя болезнь вытянула всю кровь. Темные пряди ее волос струились из-под платка.

Стася прошла по дороге вверх, наступая в колею, проложенную мотоциклом. Миновала церковь, ни разу не подняв глаз на ее цветные купола, которые теперь, покрывшись хлопьями снега, еще больше напоминали пряники, обсыпанные сахарной пудрой. Рык же мотоцикла то приближался, то убывал, говоря о том, что новобрачные по-прежнему обкатывают село, заявляя на него права.

Вот и свадебная процессия двинулась в ту же сторону – первыми потянулись за ней любопытные сельские, а за ними – вся процессия. Странной была та процессия, чудной – предваряла ее босоногая девушка и толпа разношерстных гостей, следовавшая чуть поодаль, окольцованная металлическим рыком.