Плюс, Минус и Тимоша
Шрифт:
Желтенький даже надулся от важности и удовольствия — видимо, ему и в голову не приходило, что этот бесстрашный и мудрый Тимоша может не знать чего-то, что знает он, обыкновенный ученик автошколы. Он начал подробно объяснять, какой кнопкой включается мотор, как надо управлять высотой, когда поворачивать рычаг, чтобы лететь быстрее или медленнее, и Тимоша старательно все запоминал, повторяя по нескольку раз про себя. Когда же обучение было закончено, Желтенький умоляюще посмотрел на него и спросил:
— А ты? Ты научишь меня, чему обещал?
— Ну, это очень просто, — весело сказал Тимоша. — Вот
— Половина второго, — с готовностью повторил Желтенький.
— А теперь то же самое скажи не вслух, а подумай в уме.
Желтенький наморщил лоб, закрыл рукою глаза, изогнулся так, будто поднимал тяжелый чемодан, и застыл в этой позе. Казалось, он делает какую-то тяжелую работу, которая ему не по силам, — даже пот выступил на губе.
— Нет, не могу, — жалобно произнес он наконец. — Ведь они ясно показывают двенадцать. Две-над-цать!
— Да ты постарайся, — убеждал его Тимоша. — Ты напряги свое воображение.
— Я стараюсь. Я очень стараюсь, но, наверно, у меня нет этого… как ты сказал?
— Воображения.
— Наверно, у меня его нет. Никогда я не смогу этому научиться. Никогда. Лучше и не пытаться.
Он понурился и грустно уставился себе под ноги.
В зале было тепло, электрические часы ритмично пощелкивали, и вскоре они незаметно уснули в мягком сиденье. Тимоше всю ночь снилась девочка: то она убегала от доктора Плюса, гнавшегося за ней с котом на поводке, то вдруг превращалась в учительницу и строго спрашивала Тимошу о чем-то, а он не знал, как ответить, то садилась к роялю, нажимала пальцем на клавишу и радостно смеялась. Когда он проснулся, за окнами уже рассвело и Желтенький тормошил за плечо, приговаривая:
— Вставай, вставай. Уже солнце взошло, можно лететь.
Тимоша протер глаза, вспомнил, где он и что ему предстоит, и в груди у него тоскливо заныло.
Еще хуже стало, когда Желтенький включил подъемник и их площадку рвануло вверх, к самому потолку, в котором уже автоматически открылся нужный квадрат. Мгновение — и они вместе с вертолетом оказались на плоской крыше училища. С той стороны, где всходило солнце, Тимоша увидел настоящий город с высокими домами, телевизионной башней и еще какими-то неизвестными сооружениями — может быть, теми самыми, инфракрасными, которых сейчас можно было уже не бояться. С другой стороны лес, видимо, заслонял от него озеро-океан. Почему-то ему казалось, что лететь надо именно туда, за лес. Во всяком случае, поднявшись повыше, он, конечно, сумеет сориентироваться, а может, сразу увидит свой поселок и даже свой дом, узнает по свежевыкрашенной крыше и полетит прямо туда, плавно опустится на улицу перед окнами дома, и сразу сбегутся все соседи и ребята, и мама с бабушкой выйдут на крыльцо, а он как ни в чем не бывало откроет дверцу, заглушит мотор…
— Ну, что же ты?! — встряхнул его Желтенький. — Скоро занятия начнутся — нельзя больше ждать.
Действительно, внизу по улице уже шли первые ученики и, показав пропуск сторожу, один за другим входили в калитку.
— Подожди, я сейчас, — сказал Тимоша и, отстранив Желтенького, подкрался к самому краю.
Осторожно высунув голову, он стал вглядываться в лица входивших. Все ребята были одеты
Времени больше терять было нельзя.
Залезая в кабину, Тимоша успел заметить, что мундиры и сторож бегут через двор к зданию училища. Он нажал кнопку «пуск». Мотор послушно завелся, винт начал вращаться над головой, но в то же время на пульте зажглась какая-то дощечка, про которую Желтенький ему ничего не рассказывал.
— Проверка перед вылетом. Проверка перед вылетом, — раздался у него над ухом радиоголос. — Пятьсот тридцать восемь умножить на триста двадцать семь, разделить на три.
— Семью восемь, — забормотал в отчаянии Тимоша, — пятьдесят шесть. Шесть пишем, пять в уме. Семью три…
— Цейтнот! — рявкнул голос. — Вторая проверка.
И высыпал на светящуюся табличку новую порцию чисел.
— Да что я вам — счетная машина?! — закричал Тимоша. Он попробовал нажать педаль вылета, но она была зажата намертво, и в Тимошиной голове сами собой всплыли слова из папиных рассказов про работу: «автоматическая блокировка».
— Третья проверка, — не унимался голос.
Тимоша сделал последнюю отчаянную попытку сосчитать, но на первом же умножении раздался вой сирены, цифры пропали с дощечки и вместо них загорелась зловещая надпись: «Провал». Площадка дрогнула, начала опускаться вместе с вертолетом, медленно, потом быстрее. Мелькнул лес, открытое небо, которое уже было так близко, Желтенький, прижавший рупором ладони ко рту (наверно, пытался подсказать), и запертый в кабине Тимоша плавно опустился назад, прямо в руки к мундирам, только что вбежавшим в зал.
Турнир докторов
— Вы упрямая жердь! Вы зануда! Консерватор и рутинер! — выкрикивал доктор Плюс, расхаживая широкими шагами по кабинету. — Поймите, наконец, что пренебречь — это старо. Это не эффективно. Это уже ни на кого не производит впечатления.
Доктор Минус, весь залепленный пластырями, злобно следил за ним из-за стола и упрямо твердил свое:
— Пренебречь, только пренебречь. Пусть старо. Пусть не эффективно. Но это мой преступник. У меня с ним счеты. Личные. Пренебречь и только. Без пощады.
— Какая пощада? Кто здесь говорит о пощаде? Но эффект! Вы представляете, какой эффект даст приумножение? Как он раздуется на глазах всех зрителей Парадного поля и лопнет, словно воздушный шар.
Тимоша, сидевший тут же в углу, при этих словах весь съежился: приумножение показалось ему куда страшнее пренебрежения.
— Нет, нет и нет, — стоял на своем доктор Минус. — А мой позор? Мои раны? Я должен отомстить. Я — и никто другой.
— А я? Разве я не должен отомстить? Вы посмотрите, что он сделал с котюней. Животное утратило нюх, все таланты и вообще вкус к жизни. Чего стоят по сравнению с этим ваши болячки.