Плюс, Минус и Тимоша

Ефимов Игорь Макарович

— Ты пойми, — уговаривал он Тимошу, когда они выходили однажды из кино на два часа позже, потому что фильм оказался двухсерийный. — Если мы явимся домой сейчас, и твои, и мои будут только злиться, что так поздно, что обед остыл и все такое. А если прошляемся до самого вечера, то все так наволнуются, что будут просто счастливы, что мы живы и здоровы — ничего нам и не будет.

Тогда они не успели проверить эту теорию, потому что стоило им, щурясь на дневной свет, выйти из дверей кинотеатра, как Венькина тетка ухватила его за ухо и увела домой, приговаривая: «Я тебе покажу, как на двухсерийные ходить».

Теперь же Тимошино опоздание было вполне достаточным и, может, ругать его и не будут,

но как ему объяснить, где он пропадал? Почему не дал знать о себе? Как мог дойти до такого бессердечия, что даже не позвонил? Но нет — обо всем этом он будет думать потом. Стоит ли ломать сейчас голову, если неизвестно еще, удастся ли ему снова увидеть маму и бабушку. Главное — выбраться! Выбраться отсюда.

Улочка перед домом была уже чисто вымыта, и над нагревшимся асфальтом стлались прозрачные полосы пара. Тимоша осторожно выглянул из дверей — все было тихо. Надвинув на глаза желтенькую кепочку, он вышел на крыльцо и, задрав голову, попытался определить по солнцу, куда ему нужно идти. Солнце ничего ему не подсказало, только нагрело задранный нос так сильно, что он чихнул. Герои всех книг и кинофильмов очень легко ориентировались по солнцу и звездам, и Тимоша считал это главным делом — стоит только поглядеть — и все станет ясно.

«Ничего, — подумал он. — Все равно этот зверский докторский остров не может быть больше озера, а озеро не такое уж большое. Нужно только дойти до берега и идти по нему по кругу — может, там найдется лодка, или катер, или хотя бы спасательный круг — что-нибудь, на чем можно уплыть домой».

Перед самым домом стоял столбик со стрелкой, сделанной из стеклянных трубок и указывающий налево. Тимоша поглядел на нее и на всякий случай пошел направо. Улочка вскоре кончилась, и он очутился на большом проспекте, по которому густым потоком катились в обе стороны машины и автобусы в два этажа. Людей было немного, и все они шли с очень озабоченными и серьезными лицами, точно спешили по важным делам. Почти никто не разговаривал друг с другом. Тимоша тоже выглядел достаточно унылым, чтобы не обращать на себя внимания. Все же спросить, как добраться до берега, он не решался — а вдруг догадаются. Но в это время, на его счастье, к тротуару подъехал автобус с дощечкой, на которой было написано «Центр — Пляж».

«Пляж! — это же как раз то, что мне нужно».

В автобусе Тимоша немедленно взобрался на второй этаж и приник к окну.

Пестрые ленты разноцветных и блестящих, как облизанное монпансье, машин скользили внизу, загибались на поворотах, уползали под зеленые шапки деревьев; прямо на уровне лица проплывали гигантские буквы реклам и вывесок, светофоры и фонари, маляр, подвешенный в специальной клетке, цветы на подоконниках, голуби, расхаживающие по перилам балконов. Проспект кончился, потянулись черепичные крыши одноэтажных домиков, красневшие в зелени садов, аккуратные прямоугольники огородов. Повсюду текла такая мирная и спокойная жизнь, что Тимоша на какое-то мгновенье даже пожалел, что он отказался от такого же домика (аллея восемь, комната три), от ванны и телефона. Потом за деревьями замелькали флаги, разноцветные зонтики и навесы, сверкнул кусочек озера, сердце у него забилось, он оторвался от окна и, невежливо расталкивая пассажиров, кинулся вниз к мягко открывшимся дверям.

На первый взгляд, это был самый обычный пляж с песочком и деревянными грибками, с вышкой для прыжков и красными железными поплавками, качавшимися на воде, даже со спасательной лодкой. Но, присмотревшись, Тимоша заметил нечто странное: выражение лиц у купавшихся и загоравших было таким же сосредоточенным и хмурым, как

у тех людей, которых он видел на улице. Как будто они приехали сюда работать. У каждого на руке были часы, они часто смотрели на них и потом разом переворачивались со спины на живот или обратно. Те, кто заходил в воду, часов тоже не снимали и, плавая, сверялись со временем, точно лишняя секунда в воде грозила им смертельной опасностью. Прыгуны-ныряльщики поднимались на свою вышку с видом обреченных и падали с нее, стиснув зубы и зажмурив глаза. Тимоше тоже хотелось забраться на вышку (может, с нее виден их поселок), но он боялся, что и его заставят прыгнуть с такой высоты. Поэтому он присел на краешек свободного топчана и стал осторожно поглядывать по сторонам.

То ли солнце слепило глаза, то ли воздух был слишком влажным — противоположного берега нигде не было видно. Ни паруса, ни следа моторки — ровная сверкающая поверхность. Только спасательная лодка лениво плавала невдалеке за линией поплавков. Вот она остановилась, словно в задумчивости и не спеша направилась к берегу. В ту же минуту кто-то жалобно застонал слева от Тимоши. Он оглянулся: толстая женщина, держась рукой за сердце, смотрела туда же, куда и он — в сторону лодки.

— Так я и знала, что он вспомнит, — бормотала она, — так и знала.

Невысокий мускулистый спасатель, голый по пояс и точно в такой фуражке, о какой мечтал Тимоша, вразвалочку шел в их сторону. Женщина смотрела на него так, как смотрят на врача, когда тот набирает в шприц какую-нибудь гадость из ампулы.

— Что ж вы? — грубовато спросил спасатель, останавливаясь над их топчанами и сплевывая сквозь дырку в зубах. — Я жду, жду…

— Видите ли, в чем дело… — начала женщина, делая вид, что хочет встать, но не может.

— Ну, нечего, нечего, — быстро сказал спасатель. — Все так говорят. Ах, я не могу, ах, у меня слабое здоровье. Меня все это не касается. У меня задание — сто двадцать несчастных случаев в год, а там хоть все утопитесь. Семьдесят первый, — он нагнулся, рассматривая номер на топчане, — значит, сегодня ваша очередь.

— Я знаю, знаю. Я даже специально готовилась, но сегодня была такая страшная ночь, эти звери за окном — у меня совершенно расстроилась нервная система. Боюсь, мне не справиться. Тем более, я несколько располнела в этом году…

— Да уж, — хмыкнул спасатель, оглядывая ее фигуру.

— …и не знаю, хватит ли у вас сил втащить меня в лодку.

— А не хватит — тем хуже для вас, — отрубил спасатель. — Будет несчастный случай не-пре-дот-вра-щен-ный. Вы идете или мне позвонить в канцелярию доктора Плюса?

— Нет, только не это! — воскликнула женщина, поспешно поднимаясь. — Но умоляю вас, не замешкайтесь, потому что я…

У нее был такой испуганный и несчастный вид, что Тимоша не выдержал и тоже вскочил со своего топчана.

— Слушайте, — сказал он. — Если вам сегодня нездоровится, я могу заменить вас. Тем более, я за последние дни, наоборот, несколько похудел, так что мне будет проще.

Женщина смотрела на него со смесью изумления и надежды.

— А это… это можно? — робко спросила она у спасателя.

Спасатель критически оглядел Тимошину фигурку, потом перевел глаза на женщину, будто сравнивая их по весу, и пожал плечами.

— А мне-то что? Мне была бы человекоединица, а вы ли, он ли — никакой разницы.

Женщина схватила сумочку и, роясь в ней дрожащими пальцами, спросила Тимошу:

— Сколько я вам должна за эту услугу? Не стану скрывать, услуга огромна, но у меня с собой только…только…

— Перестаньте! — воскликнул Тимоша. — Не надо мне ваших денег.

Теперь уже оба они — и женщина, и спасатель уставились на него с таким изумлением, точно он сказал нечто неслыханное, неприличное, нелепое и невозможное.