Плюс один
Шрифт:
– Ларри ведь Шеймус тоже нравился, верно?
– Он нам всем нравился. Между прочим, Хилли в последнее время сама не своя. Беспокоится о тебе, Грейс. Говорит, что это лечение превратило тебя… кажется, она сказала в клюшку.
– Можно с ней поговорить?
– Хилли! Тетя Грейс тебя зовет.
Возня на том конце провода, и через несколько секунд:
– Алло?
У нее тихий голос. Он всегда был таким робким?
– Спасибо на добром слове.
Ларри в том доме со своей сестрой, братцем и родителями видится мне гладиатором, окруженным львами. Я
– Что? Что я такого сделала?
Так и вижу, как она надувает губки.
– Твоя мама сказала, что, по твоему мнению, я превратилась в клюшку.
Она думает, что все взрослые одинаковые и ей вечно не везет, что жизнь несправедлива и когда она вырастет, то переедет на Марс и никогда больше не заговорит ни с кем из нас.
– Супер. Спасибо, мам.
– Так почему же ты мне ничего не сказала? Мы же вроде друзья.
Слышу визг и голос Джил издалека:
– Хилли, ради бога, подними табуретку, не тащи ее по полу! На паркете останутся следы.
– Не знаю… Папа сказал, что всё в порядке. Что они сделают тебя нормальной.
– Нормальной-шнормальной. Я всё бросила.
– А…
– С тобой вечно так. Помнишь, я сделала химию и думала, что мне идет? Ты тогда что-нибудь сказала? Нет. Я выглядела ужасно, была похожа на белую девчонку, которая притворяется негритянкой. Но разве ты сказала мне: «Тетя, ты страшилище! Лучше побрейся наголо!» А? Нет. Вот и спасибо на добром слове.
Она задумывается:
– Какую химию? Когда это было?
– В 1985 году, естественно. Когда еще люди делали химии? Хотелось быть похожей на Мадонну. На Мадонну образца 1985 года.
– Хм… Разве я тогда уже родилась?
– Типичное оправдание! Ты, между прочим, друг мне. И должна говорить о таких вещах прямо. Если бы я была Дженнифер и призналась тебе, что Брэд снимается в новом фильме с Анджелиной, ты бы промолчала? Неужели не сказала бы: «Плохая идея! Прежде чем отпустить его на съемки, попробуй удержать всеми возможными способами, если нужно, привяжи к кровати за мошонку»?
Она смеется:
– Конечно, сказала бы.
– А если бы я была Лизой Марией Пресли и призналась, что собираюсь замуж за Майкла Джексона, потому что мне нравится форма его носа, точнее носов, и он просто милый парень, который любит детей, ну правда, искренне любит, а столь резкие изменения во внешности не что иное, как результат кожной болезни, – разве ты промолчала бы?
Ларри перестает смеяться:
– Секундочку. Ты хочешь сказать, что в прошлом веке Лиза Мария Пресли была замужем за Майклом Джексоном?
Нахалка.
– Вас что же, в школе ничему не учат? Да. Лиза Мария была замужем за Майклом. Еще до Николаса Кейджа.
– Да брось! Николас Кейдж тоже был замужем за Майклом Джексоном? Серьезно? А это не противозаконно? Теперь понятно, почему он снялся в «Призрачном гонщике»!
Удивительно, что Джил до сих пор не подала на роддом в суд. Ведь явно произошла подмена. Разве может этот умный, чудесный ребенок с таким роскошным чувством юмора состоять в каком-либо родстве с
17
Ко мне вернулось мое тело.
Прибавка в весе – распространенный побочный эффект от лекарств, который считается еще не самым худшим. Видимо, тех, кто считает, что может быть и хуже, никогда не разносило до такой степени, что, встав на весы, они слышали их жалобный стон: «По одному, пожалуйста!» Такое впечатление, что внутри тебя не просто худой человек, пытающийся вырваться на свободу, а несколько. И самолюбование тут ни при чем. Я говорю о том, когда человек не узнает в себе себя.
Только задумайтесь, как часто вы видите свое тело. В зеркале, витринах магазинов, когда проходите мимо. Когда печатаете или разбираете грязное белье, вы видите свои руки и ноги краем глаза. Когда принимаете душ. Одеваетесь. Надеваете ботинки и кольца или краситесь. А теперь представьте, что каждый раз перед вами чужое тело – не ваши ладони не ваших рук. Это наполняет вас растерянностью каждую секунду каждой минуты каждого дня.
Стоило перестать принимать таблетки, и лишние килограммы просто растаяли, точно я стерла их 100 движениями своей экстражесткой мочалки. Без слоев жира, укутывавших меня, я острее чувствую и лучше слышу. Теперь, увидев себя в зеркале, я не ахаю от потрясения, а лишь испытываю приятное чувство узнавания. «Расслабься, – говорит мне отражение, – эта нога-рука-живот твои, а не пришельца из космоса. Можешь спать спокойно».
По правде говоря, вес исчез не сам по себе, я тоже приложила усилия. Я много хожу пешком: делаю сотни, тысячи шагов. В первое воскресенье августа на улице 8 градусов, хотя зима подходит к концу. Я прохожу пешком всю дорогу до Чапел-стрит и спускаюсь к реке. Потом поворачиваюсь и иду обратно. Считаю шаги на протяжении каждого квартала, на каждом пешеходном переходе, но не записываю их. В этом нет нужды. Это не мой район. В 12.08 вижу вдалеке высокого мужчину со светлыми волосами: он выходит из торгового центра, обнимая за плечи какую-то женщину. Но, присмотревшись, нахожу, что волосы его не так сильно вьются и плечи другой формы. Думаю о Николе, и мне становится легче. У него в жизни всё тоже сложилось не так, как он ожидал.
В сентябре 1902 года Уорденклифф поднялся над Лонг-Айлендом на немыслимую высоту в 180 футов. А ведь это была всего лишь вышка, без передатчика наверху. Никола планировал водрузить на вершину своей каркасной башни гигантский медный шар весом в 55 тонн, который стал бы передавать радиоволны и электричество через Атлантический океан. Но возникло одно затруднение: все деньги Моргана были уже потрачены. Я иду по Чапел-стрит мимо людей, покупающих вещи и мечтающих лишь о том, чтобы иметь их как можно больше. Для Николы деньги, имущество и статус никогда не были важны. Он писал Моргану, умолял его, но тот не дал больше ни цента. Никола был в отчаянии, впал в депрессию и начал избегать старых друзей. Так закончился самый важный его проект. Я же свой еще даже не начинала.