По городам и весям: путешествия в природу

Чивилихин Владимир Алексеевич

Я смотрел в воду. Белые круглые пузыри нарождались в темной пучине, выкатывались на поверхность, мягко булькали, шипели, испуская легкий парок.

— Если воздух кончится, он, конечно, вынырнет. Мы ведь с ним поднимались и с сорока метров. И на одном акваланге поднимались. И другие случаи были… Где же он, трепач?

Но вот Олег выскочил наконец, зацепился рукой за борт лодки. Широко раскрытыми красными глазами он весело смотрел на нас и тяжело дышал. Потом выбросил в лодку рыбку с удивительными золотыми плавниками, снял маску и сказал будничным голосом:

— Весь воздух. А поглядите, какой звереныш! Просто желтая радуга на крылышках. Бывают же чудеса!

Борис снял

с него акваланг, помог взобраться в лодку.

— Снимай, снимай костюм! Сейчас я тебе свой свитер дам.

— Да потерплю до берега!.. А впрочем, давай. Понимаете, там скала обрывная. Сначала идет некруто, а потом — ух в черноту! Мрак! Бархат! Глубоко залез… Да выгребайте вы как следует, смотрите, куда нас тащит!..

А на следующее утро Олег встал раньше всех и сумел где-то добыть добрый кусок баранины. Он любовно разрезал ее на куски, сложил в кастрюлю, залил уксусом.

Ветра на море не было. На той стороне виднелись ослепительно белые вершины Хамар-Дабана: ночью на гольцы пал снег.

Мы долго поднимались в горы. На остановках я рассказывал ребятам о лесе, а они мне об океане. Но вот мы полезли на последнюю кручу. Байкал все рос под нами, выпучивался, синел под солнцем и вскоре стал таким густо-синим, что казалось, можно было заправлять из него авторучки.

— Тут змеи есть? — спросил Борис, когда мы вступили под сень перевального кедрача.

— Конечно, — сказал я. — Они свиваются клубками и лежат под корягами, а к полудню согреваются и расползаются в разные стороны. Как наступишь, она тебя — цоп!

— Ну и что делать?

Не бойся, — подхватил Олег, — я тебе зубами это место выгрызу, залью водкой — и все в порядке!

Пока я разводил костер и нажигал углей, Олег колдовал с мясом, чем-то присыпал его, что-то приговаривал, а Николай Михайлович, Борис и Николай сидели вокруг костра на страже, пускали слюнки и не смели ничего советовать.

И вот вырублены рогульки, и зашипело над угольем мясо; алюминиевые шампуры Олег предусмотрительно захватил из Москвы, чтобы готовить свое коронное блюдо. После обеда мы долго боролись, катаясь по траве, гоготали на весь лес, и если были где-нибудь под корягами змеи, то мы их либо раздавили, либо пораспугали.

Впервые за всю поездку я по-настоящему отдохнул и еще раз убедился в том, что веселее всего на земле — в компании хороших друзей..

В тот раз я узнал много нового о сибирском море.

Оказывается, Байкал с его пресноводными глубинами в тысячу шестьсот и более метров является единственным местом в мире, где множество физико-химических процессов протекает по-своему: ведь толща байкальских вод полностью задерживает все лучи видимой и невидимой частей спектра и космическую радиацию. Ученые даже предполагают, что в байкальских пучинах есть самородная тяжелая вода. Только на Байкале можно изучать в необычайно ярком выражении так называемые сейши — «стоячие волны», что образуются из-за неравномерных, резких колебаний атмосферного давления; лишь здесь в столь мощной форме проявляется замечательный химический процесс — выделение поверхностью воды свободной углекислоты. Этот уникум земной природы интересует климатологов, сейсмологов и геохимиков, географов и геологов.

Однако я до сих нор не сказал о самой примечательной особенности Байкала.

Сто лет назад польский революционер и ученый Бенедикт Дыбовский, сосланный на Байкал, сделал сенсационное открытие. Долго считалось, что в суровых условиях жизнь этого сибирского моря угнетена, что она бедна, однообразна и неинтересна у поверхности и совсем отсутствует в хладном мраке его глубин. Но вот Дыбовский отослал петербургским ученым первые образцы байкальской

флоры и фауны, неизвестные науке, положив начало изучению этого неведомого, поражающего воображение мира. Все познается в сравнении, и несведущему может показаться, что в тропической зоне жизнь должна принимать куда более богатые, пышные и разнообразные формы, чем в нашей Сибири. Но возьмем, например, Танганьику — экваториальное пресное озеро, возраст, глубины и даже конфигурация которого напоминают Байкал. В Танганьике живет всего четыреста органических форм, а в Байкале — тысяча семьсот, причем тысяча восемьдесят три из них — эндемики: то есть нигде на земле, кроме Байкала, не встречаются.

Животные и растения Байкала не смешиваются с живым миром остальной Сибири. Море чудесным образом пронизано жизнью до самого дна, двести тысяч веков так и не смогли создать окончательных форм и приспособлений — в Байкале и сейчас идет активное видообразование. Более девяноста процентов байкальской живности состоит из водорослей, червей, ракообразных, то есть простейших организмов.

Биология находится еще в начальной стадии своего развития. Она непременно станет главной наукой на земле. На каких путях ждут ее самые важные открытия? Мы этого не знаем. Возможно, изучение какого-нибудь неприметного жучка или растеньица приведет к очень большому открытию, углубит наше понимание мира.

И разве не назревает вопрос о строжайшей охране генетических фондов Земли? Ведь человечество уже очень много и безвозвратно потеряло. Еще сравнительно недавно на территории нашей страны жил тур, двести лет назад на Беринговых островах была забита промышленниками последняя стеллерова корова. Никогда уже не вернутся на Землю дронт, бескрылая гагарка, американский странствующий голубь, зебра-квагга, тарпан, сотни других видов животных, полностью уничтоженных человеком. И если даже иметь в виду непосредственную практическую пользу, то по поводу одной потери уже сейчас нам можно потужить. Как считают специалисты, морская корова, это доверчивое и кроткое восьмиметровое животное с нежным мясом, могла бы стать хорошим пищевым подспорьем для населения Крайнего Севера, где трудно и дорого получать свинину и говядину.

Когда говорят о животном мире Байкала, вспоминают обязательно нерпу. И это действительно любопытно. В самом сердце Евразии, за тысячи километров от океанов, живут себе и не тужат большие тюленьи стада, и тут издавна ведется промышленная добыча этого осторожного зверя. Около тысячи нерп убивают за зиму байкальские охотники.

Говорят еще о живородящей голомянке — истинном чуде природы. В этой маленькой и прозрачной бескостной рыбке столько жира, что она тает на солнце. В старину голомянковый жир вытапливали и жгли в лампах вместо керосина, переправляли его в Китай, где из него делали разнообразные лекарства.

И уж непременно упомянут про байкальского омуля — знаменитую деликатесную рыбу. Байкал богат рыбой. Кроме омуля и голомянки, тут живут осетр, сиг, хариус, ленок, сорога, щука, целых тридцать три эндемичных формы бычка. Видно, недаром в звучании слова «Байкал», угадывается тюркское «байкёль» и монгольское «байкуль», что означает «богатое озеро». В наше время в Байкале добывается за год почти сто тысяч центнеров рыбы — половинная доля рыбной добычи всей Восточной Сибири. Но раньше Байкал давал еще больше добра. Почти совсем исчез осетр, его уже запрещено ловить, а еще недавно добывали тысячи центнеров восхитительной сибирской осетрины. А когда переправлялся через Байкал протопоп Аввакум, оставивший потомству свои изумительные путевые очерки, русские поселенцы преподнесли ему сорок осетров свежего улова; должно быть, они тогда и себя не обидели…