По лезвию бритвы
Шрифт:
— Я никогда не спрашивал. Совсем ведь еще ребенок, да и девочка. — Я ограничился этим, предпочтя не отвечать на вопрос и не размышлять об этом деле слишком серьезно.
Старик кивнул, обдумывая те же мрачные мысли.
— Ты увидишься с ней перед отъездом?
— Обязательно.
— Будь так добр. Ты знаешь, какие чувства она испытывает к тебе.
Мне не был задан вопрос, поэтому я ничего не ответил.
— Я бы хотел, чтобы мое Искусство оберегало твою жизнь, но я не военный маг. Не могу даже представить, чтобы моя самокрутная юла принесла тебе
— Я тоже.
— Тогда мне, кажется, больше нечего предложить тебе, кроме моего благословения. — Не имея достаточного опыта, мы обнялись неуклюже. — Будь осторожен, — прошептал он. — Во имя любви Шакры, береги себя.
Не доверяя своим словам, я оставил Журавля без ответа.
Я спустился по лестнице к спальне Селии и остановился у двери. Костяшки пальцев постучали по деревянной доске. Мягкий голосок ответил мне:
— Входи.
Селия сидела на уголке кровати, похожей на гигантское розовато-лиловое чудище, которое казалось нелепым рядом с ее маленьким зверинцем из чучел зверушек. У нее были заплаканные глаза, но Селия старалась изо всех сил не показывать слезы.
— Значит, ты это сделал? Ты записался?
— Это было обязательное условие, чтобы получить форму.
— Ты… ты должен теперь ехать?
— Я подписал договор. Теперь или Нестрия, или тюрьма.
У Селии намокли глаза, но она дважды сморгнула и продолжила:
— Зачем?
Как ответить на этот вопрос? Как уместить в ответе тысячу бестолковых ночей под ветхим потолком убогой лачуги, набитой людьми по трое на одну кровать, когда локти давят тебе в ребра и сон прерывается громким храпом лежащего рядом недоумка? Как выразить понимание того факта, что мир вполне счастлив видеть, как ты изматываешь свои силы в услужении другому, убивая свой дух, чтобы создать богатство, которого ты никогда не увидишь? Как объяснить, что карты в колоде подтасованы и, если будешь играть честно, закончишь банкротом?
— Это мой шанс. Война все меняет: она перетряхивает порядок вещей. Здесь я ничто, мусор, смываемый во время дождя. А там? — Я пожал плечами. — Командованию придется производить солдат в офицеры. Таких, кто в состоянии купить себе должность, будет немного. Мне дадут лейтенанта — чин, с которого можно подняться в два раза выше. Что потом? Для человека, который уверенно глядит в будущее, в этом мире всегда найдется местечко.
Когда я закончил речь, глаза Селии округлились, как у зачарованного щенка. Лучше бы я промолчал. По крайней мере, молчание не дало бы пищу для детских фантазий.
— Я знаю, что ты будешь командиром. К концу войны ты станешь генералом. — Она покраснела и соскочила с кровати. — Я люблю тебя с того момента, когда впервые увидела тебя, излучавшего ярость в ночной темноте. — (Мне стало как-то неловко от ее близости, тонкое газовое платье отделяло ее тело от моего.) — Я буду ждать тебя, буду ждать тебя, сколько потребуется. — Ее слова хлынули, точно вода через прорванную плотину, их слоги обрушивались на меня один за другим. — Или, если не хочешь ждать… — Тут она обвила меня руками. — У тебя нет женщины.
Я неуклюже похлопал ее по спине. Лучше сказать об этом быстро — один краткий миг унижения.
— Когда мне исполнилось тринадцать, я заплатил портовой шлюхе два серебреника, чтобы она обслужила меня за сараем. То, что я ни разу не приводил сюда женщину, не означает то, о чем ты подумала.
Я не произвел бы на нее более глубокого впечатления, даже если бы ударил ее. Селии понадобилась долгая пауза, чтобы прийти в себя, но затем она вновь прижалась ко мне всем телом.
— Но я же люблю тебя. И всегда любила. Мы одинаковые, ты и я, неужели ты этого не замечаешь?
Ее лицо утонуло в моей груди, тонкие руки крепко обняли меня. Подняв пальцем за подбородок ее лицо, я посмотрел ей в глаза.
— Ты не такая, как я. Ты совсем на меня не похожа. — Ее кожа была липкой от слез. Я расчесал пальцами ее темные волосы. — В ту ночь я привел тебя к Журавлю, чтобы убедиться в этом.
Селия оттолкнула меня и, плача, бросилась на кровать. Так было лучше. Некоторое время она будет страдать. Но Селия еще молода, и боль скоро пройдет. Спустя годы она будет вспоминать об этом эпизоде лишь с едва заметным смущением.
Я покинул комнату так бесшумно и быстро, как только мог, спустился по лестнице и вышел на улицу. После этого я вернулся в свою ночлежку и два дня кутил и развлекался со шлюхами, промотав до последнего медяка ту скромную сумму подъемных, что Корона выдала мне в знак признательности за мою предстоящую службу. Когда, сорок восемь часов спустя, я притащился на пристань, то был без гроша в кармане, голова болела так, будто мул лягнул меня в висок. Все это казалось мне зловещим началом бесплодного предприятия.
Что до Селии и Журавля, то я слал им письма, и они отвечали мне. Впрочем, как и все в этой треклятой армии, связь с тылом была ужасной, а потому большую часть их писем я не получил, так же как большинство моих не дошло до них. Минет более пяти лет, прежде чем я снова смогу повидаться с ними обоими. Но к тому времени многое изменится для всех нас, и, похоже, лишь немногие перемены произойдут к лучшему.
31
Проснулся я уже в постели и, раскрыв глаза, уставился на полупрозрачный балдахин на четырех резных столбиках. Кто-то снял с меня промокшую одежду и переодел в чистую белую сорочку. Мучительный холод и жуткое ощущение бессилия исчезли, уступив место чувству тепла, текущему из груди по всему телу.
— Я умер? — спросил я тишину.
Голос Селии ответил мне откуда-то сзади:
— Умер. Это Чинват.
— Хотелось бы знать, что я совершил, чтобы заслужить вечную жизнь под пологом кружев?
— Должно быть, нечто прекрасное.
На меня это было мало похоже.
— Как ты затащила меня наверх?
— Магия, разумеется. Слабая помощь моего Искусства.
— Я немного туго соображаю. Следствие переохлаждения. Подозреваю, что ты и с ним разделалась с помощью своей ворожбы?