По мосту через пропасть
Шрифт:
И решаться на то, чего желает, тоже.
А вечеринка была вполне сносной. По крайней мере, так ему показалось вначале. Гораздо лучше, чем «модная тусовка» в лондонской редакции всемирно известного журнала мод, на которую он сопровождал Сьюзен месяца полтора назад. О чем можно говорить с людьми, у которых на уме только лейблы и единственный талант которых состоит в том, что они могут со ста метров отличить туфли «Гуччи» от «Джимми Чу»? Сьюзен тогда, помнится, сказала, что нельзя зацикливаться на своей интеллектуальности и полезно время от времени погрузиться в мир людей, которые мыслят совершенно
Сьюзен была в минималистском платьице цвета морской волны, которое ей несказанно шло.
Торжество было посвящено открытию выставки одной молодой и подающей большие надежды художницы по стеклу. Проходило оно прямо в авангардном выставочном зале, и Адриану поначалу показалось, что неразумно включать громкую музыку и позволять людям танцевать вокруг стеклянных артефактов большой художественной ценности, но потом он решил, что это лучший подарок лично ему от организаторов – если бы не возможность любоваться настоящими картинами, словно сплавленными из цветного стекла, вазами и тончайшими, выдутыми скульптурами, он бы умер от тоски. А так он бродил по залу, будто одновременно находясь на грани миров: в одном, полутемном, подсвеченном сполохами светомузыки, пахло дорогой парфюмерией и дымом хороших сигарет, толпились люди, с некоторыми из них приходилось здороваться за руку и перекидываться пустыми фразами. В другом, тоже полутемном, как сказочные водяные духи, застывали фигуры и образы из стекла, и на мгновение Адриану показалось, что он сейчас потеряет рассудок из-за этой раздвоенности.
Он остановился возле большой подсвеченной «картины»: между двумя стеклянными пластинами сплетались в прихотливый узор потоки акриловой краски тех цветов, которые бывают на павлиньих перьях – синего, зеленого, фиолетового.
– Нравится?
Адриан вздрогнул от неожиданности. За его плечом стояла невысокая хрупкая женщина с некрасивым, но запоминающимся лицом.
– Да. Очень, – кивнул он. – А вы и есть Мэри Гроув?
– Угадали. – Она протянула ему узкую ладонь.
Адриан представился.
– Как это называется? – Адриан взглядом указал на «стеклянный холст».
Она улыбнулась, как ему показалось, немного печально:
– «Размышления о невозможном».
– Красиво, хотя и странно. Почему так?
– Эти цвета напоминают мне о том, о чем я мечтала и что так и не сбылось.
– Тогда выходит, что это грустная картина.
– Да. Так и есть. Но ведь не всем это дано понять? – Она обвела зал глазами, в которых застыло странное выражение – то ли смех, то ли симпатия. – Многие здесь совершенно об этом не думают.
– А вас не расстраивает, что здесь полно людей, которые просто пришли на богемную вечеринку?
– А куда пришли вы? – улыбнулась она. Этой улыбкой она напомнила ему Анну – мудрую, немного насмешливую, искреннюю.
– Пожалуй, что на богемную вечеринку, – усмехнулся Адриан. Мэри нравилась ему.
– Вот именно. Но это не помешало вам увидеть что-то еще. Кажется,
Адриан вспомнил, что Анна считала способность смотреть на мир незамутненным взором главным человеческим достоинством. Жалко, что ее здесь нет. Впервые он подумал не о возвращении в ее маленький уютный мирок, а о том, чтобы побывать с ней в другом – большом, удивительном мире.
– Знаете, мисс Гроув, у меня есть подруга, которая наверняка очень рада будет увидеть ваши работы. Как долго продлится выставка?
– Десять дней.
– Хорошо, я…
– О, Эйд, а я тебя почти потеряла! – Рука Сьюзен мгновенно обвилась вокруг его руки – похоже, она твердо вознамерилась больше его от себя не отпускать.
Адриан улыбнулся: совсем как маленькая. Все еще думает, что ее желания движут миром и людьми.
– Мисс Гроув? Спасибо за чудесную выставку! – защебетала Сьюзен. – И вечеринка удалась на славу… Я очень рада, очень. Кстати, я…
Мэри поддержала веселую болтовню Сьюзен, а потом кто-то увел ее. На прощание она бросила на Эйда долгий взгляд и подарила ему улыбку в уголке губ. Похоже, она что-то поняла о нем. Может, что-то, чего он сам еще до конца в себе не понимал.
Завтра он вернется в Эшингтон.
Эта мысль согрела его, и он тепло улыбнулся Сьюзен, погладив ее пальцы, которые лежали на сгибе его локтя. В зале было темно, поэтому он не успел удивиться тому, что она зарделась от удовольствия.
Позже он отвез Сьюзен домой. Она против обыкновения молчала и, откинувшись на сиденье, смотрела, как мелькают за окном ярко освещенные витрины, неоновые вывески и фонари.
– Сходим завтра в театр? – наконец спросила она. Неужели именно эту мысль она долго вертела в мозгу, как пару металлических шариков, которые так приятно катать в руке?
– Завтра я возвращаюсь в Эшингтон, Сью. Извини. В другой раз сходим, – ответил Адриан.
– А зачем? – невинно спросила Сьюзен.
– У меня такое чувство, будто мое место сейчас там, – честно ответил Адриан. Сьюзен умничка, она поймет.
Про Анну ему говорить ей не хотелось – что-то мешало, что-то глубоко зашитое, почти инстинкт. С чего бы это?
– М-да, – глубокомысленно прокомментировала Сьюзен.
Молчание затянулось до конца поездки – правда, по ночным улицам, не забитым транспортом, ехать было недолго. Адриан мягко затормозил у парадного подъезда элитного дома, в котором жила с отцом Сьюзен.
– Ну пока, – сказала она и, промахнувшись по неосторожности, поцеловала его не в щеку, а в уголок губ.
– Пока.
В такое смущение Адриана могли ввести только разговоры одноклассников о женщинах, когда ему было лет двенадцать.
День для Анны начался совершенно необычным образом – она проснулась по будильнику, подумала, что в комнате холодно, поплотнее завернулась в одеяло и снова заснула.
Следующее пробуждение ее произошло около десяти утра. Об этом ненавязчиво напомнил жиденький осенний свет, просачивающийся сквозь не закрытые накануне жалюзи.
Анну обуял ужас – сильнейший страх, который знаком только людям, которым случалось проспать что-то очень важное.
Что подумают люди? Ведь ее некому, некому заменить, подстраховать…