По нехоженной земле

Ушаков Георгий Алексеевич

показывал 0°, и там, где 10 часов назад полозья саней только постукивали по крепкой

дороге, снег превратился в рассыпчатый фирн — бесконечное количество крупных

ледяных кристаллов с острыми, как стекло, краями. На такой дороге за несколько часов

собаки изрежут лапы. Уж лучше переждать! Или снег еще больше подтает и фирн

исчезнет, или — наоборот — его подморозит.

Я пешком прошел в глубь Земли, увидел новый фиорд с целым рядом глетчеров,

уходящий

на северо-запад. На поверхности террасы нашел много обнаженных из-под

снега [283] площадок земли, поросших мхом. Среди них виднелись пучки засохших

прошлогодних метликов. Чем же питаются гуси?

Только около полуночи температура воздуха начала понижаться.

На высоте 150—200 метров висели сплошные темные облака. Они, точно под

гребенку, срезали вершины гор.

Термометр опустился до — 1° и остановился. На снегу появилась тонкая ледяная

корочка, не менее угрожающая собачьим лапам, чем рассыпчатый фирн. Но делать

было нечего. Сильного похолодания ожидать было уже нельзя, а значительное

потепление тоже могло прийти не скоро. Нужно продолжать путь. Не сегодня, так

завтра, не завтра, так послезавтра собаки все равно начнут резать и растирать лапы.

Этого не миновать.

Первые десять километров по такой дороге я старался не смотреть на собачьи

следы. Но разве удержишься! На оледеневшем снегу стали появляться рубиновые

блестки. Собаки начали расплачиваться за трудность пути.

Погода то ободряла, то наводила уныние. Иногда сплошная масса туч начинала

рваться, в небе появлялись голубые просветы, температура воздуха падала. Дорога

сразу улучшалась. Веселели собаки. Через несколько часов новая перемена приносила

густой туман и хлопья снега. Видимость почти исчезала. Съемка затруднялась, хоть

останавливайся. Но еще через полтора часа не было уже ни тумана, ни снегопада, ни

туч. На голубом небе оставались только редкие высокие облака. Сани без задержки

снова катили на юг.

Давно пересекли неверную пунктирную линию, замыкающую на карте

Гидрографической экспедиции залив Шокальского, и все более углублялись в него.

Вновь шли вдоль берега, которого не видел человеческий глаз, на который не ступала

человеческая нога. Занимал только один вопрос — что сулит нам этот берег? Его

характер почти не менялся.

С самого начала перехода мы видели ту же морскую террасу, за ней — обрыв гор с

просачивающимися по долинам потоками льда, и дальше — ледниковый щит. Но вот

горы с плоскими, точно срезанными вершинами закончились. Ледниковый щит на

большом пространстве прорвал их барьер и устремился к морю. Его поток почти на 18

километров

занял береговую линию. И только местами он спускался к морю спокойной,

покатой линией, не образуя ни одной трещины. На большем же пространстве

поверхность ледяного потока была покрыта бесчисленным количеством глубоких

пропастей с отвесными стенами и представляла собой десятки тысяч отдельных льдин

самой разнообразной величины. Это [284] будущие айсберги. Часть их уже отделилась

от потока и была окружена морским льдом. Здесь ледниковый щит находился в

движении и нажимал на морские льды. В непосредственной близости к щиту в морских

льдах виднелось много открытых трещин. Некоторые из них достигали двух-трех

метров ширины. Местами на морском льду стояли озерки морской воды, выдавленной

через мелкие трещины напирающим ледником.

Впереди, за прорвавшимся ледником, виднелся высокий мыс. На него мы и

держали курс.

Чем дальше шли, тем больше занимал вопрос, что же, в конце концов, находится

впереди — пролив или залив.

Противоположный берег заметно приближался. Он был уже примерно в 20

километрах. Между ним и мысом, на который шли, как ни вглядывались, ничего нельзя

было рассмотреть. Что там? Низкий, пока невидимый берег или глетчер, замыкающий

залив Шокальского? А может быть, и нет ничего, кроме морских льдов или айсбергов в

проливе, который предстоит нам открыть? Но вот в бинокль удалось рассмотреть у

самого мыса невысокий, но очень характерный, ледяной вал. По своей форме он мог

быть только береговым торосом. Если это так, то здесь бывает напор морских льдов, и

где-то близко есть свободный выход в море. Значит, впереди пролив. Начали попадаться

площадки молодого льда с вымерзшим на нем соляным раствором — повидимому,

прошлогодние забереги.

Мыс все ближе и ближе. Бурой скалистой массой он вырастал из-за потока

искрящегося ледника. Наконец мы миновали последние каскады глетчера и на 33-м

километре пути подошли к самому мысу.

Картина, раскинувшаяся перед нами, запомнилась на всю жизнь. Берег, вдоль

которого мы шли, повертывал на юго-запад, а противоположный берег все так же, почти

по прямой линии, уходил на юг и далеко впереди обрывался плоским мысом. Все

широкое пространство между берегами заполняли торошенные морские льды. Мы

находились в самом узком месте пролива!

Это было новое крупное открытие. Залив Шокальского с этого момента исчез с

карты. Его место заступил пролив Шокальского — новые ворота между западной и