По нехоженной земле
Шрифт:
снежным забоям. По одному такому айсбергу мы прошли 1 200 метров и благополучно
спустились на морской лед. Однако это было редкостью. Преобладали ледяные махины,
хотя и с плоской вершиной, но с прямыми, отвесными стенками, высотой в 12, 16 и
даже 20 метров. На такие не заберешься. Здесь наш путь извивался по узким
коридорам, точно по уличкам беспорядочного средневекового городка. Сани чаще и
чаще погружались в сугробы рыхлого снега. Вытаскивать их [158]
все труднее. Не чувствуя мороза, мы обливались потом и готовы были сбросить
верхнюю одежду. Но надобность в этом неожиданно отпала. Обстоятельства настолько
резко изменились, что поставили нас втупик.
Мыс, к которому мы пробрались между айсбергами, в действительности оказался
небольшим островком, отделенным от берега языком ледника, лежащего на суше.
Выйдя сюда, мы невольно остановились. Берег неожиданно повернул на юго-юго-
восток. Туман сильно сгустился. Рассмотреть что-либо к северу было невозможно.
Оставив товарища с собаками, я полез на возвышенность. Но и отсюда увидел не
больше. Ясно было одно, что здесь берег минимально на полтора-два километра уходил
в указанном направлении. Далее все скрывала стена тумана. Что это — залив, бухта или
оконечность острова, вдоль которого мы шли?
Наступили сумерки.
Чтобы ориентироваться, я решил остановится и ждать улучшения видимости. Не
хотелось гнать собак с тяжелым грузом почти в обратном направлении или, в лучшем
случае, выписывать все извилины берега.
Спустились на лед и оказались под отвесной стеной высокого айсберга. Под
ногами лежал крепкий снежный забой. Выбрали место для палатки. С
противоположной стороны стена айсберга была наклонной, а неровности ее позволяли
забраться наверх. Я попросил Журавлева веревкой измерить высоту. Оказалось, что
вершина айсберга поднимается на 21 метр. Это — высота семиэтажного дома. Такова
была наша новая «гостиница».
Собак для защиты от возможного ветра расположили-между двумя высокими
застругами. Сильный мороз и тяжелая работа заметно сказывались на наших
помощниках. В этом походе я ежедневно давал им двойные порции, и, несмотря на это,
животные сильно похудели. В этот вечер они были неспокойны и после кормежки никак
не могли устроиться на ночь. Каждая собака хотела сделать себе ямку, в которой было
бы удобнее и теплее провести холодную ночь. Возможно, что они предчувствовали
новую метель.
Я долго наблюдал, как собаки скребли когтями снег, утрамбованный морозами и
ветрами почти до плотности мрамора. Особенно старался Лис — небольшой рыжий
пес. Он. кружился
стороны. Все старания его оставались безрезультатными. На снегу оставались только
еле заметные царапины. Наконец Лис бросил безнадежный труд, посмотрел на меня и
вдруг, высоко подняв морду, завыл. Вся стая, точно по команде, присоединилась к
запевале. Печальный [159] вой огласил сумерки над окружающим нас ледяным хаосом.
— Уйми их, уйми! Душу вывернут!—закричал Журавлев, выскакивая из палатки
и зажимая уши.
Я схватил кнут, щелкнул им, и вой оборвался на какой-то недосягаемо-высокой
ноте. Но собаки не ложились. Они ждали помощи. Я попробовал снег лопатой. Но и это
орудие оказалось не лучше собачьих когтей. Только ножовкой мне удалось выпилить
круглую глыбу. Лис немедленно залез в образовавшуюся ямку, плотно составил все
четыре лапы, сделал в таком положении несколько оборотов и лег, свернувшись
пушистым клубком. Все четыре лапы так и остались вместе, словно связанный пучок.
Нос собака прижала к этому пучку и хвостом покрыла сверху и нос и лапы. Вся поза
пса, казалось, говорила: вот так будет потеплее. Остальные собаки стояли и тоже ждали
помощи. Пришлось вырезать ямки для всех. Псы забрались в них и успокоились.
Сами мы в течение дня намаялись не меньше собак. На остановке отсыревшая
одежда, казалось, совсем перестала греть. Даже сидя в палатке, около примуса, мы все
еще стучали зубами, пока не съели горячий ужин и не забрались в спальные мешки.
...Полотнище палатки судорожно бьется под ударами ветра. Иней, осевший
сантиметровым слоем на внутреннюю сторону парусины, отваливается кусками, падает
на спальный мешок, на лицо. Струйки воды, стекая с лица, вновь застывают, волосы на
голове и мех спального мешка смерзаются.
Я нащупываю головой сухое место и делаю попытку заснуть. Последней мыслью
было: хорошо бы утром увидеть солнце, пусть даже холодное.
Но ни утро, ни день не принесли ничего утешительного. Завывал ветер, к тучам
снежной пыли порой присоединялась муть тумана. Ни солнца, ни неба, ни льдов, ни
берега. О поисках пути среди скоплений айсбергов в такую погоду нечего было и
думать. Весь день просидели в палатке.
В следующую ночь ветер еще больше усилился. Я начал опасаться за палатку.
Вытащил Журавлева из спального мешка. Впотьмах вылезли наружу и, ползая среди
метели, нарезали ножовкой огромных снежных кирпичей, защитили стену палатки с