Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
Поодаль среди разорванной ветром в тумане прогалины, опершись на расставленные руки, сидит на скале страшный в изодранной полосатой одежде гефтлинг. У него лысый череп, тонкая шея, глубоко запавшие глаза, которые, будто остановившись, глядят на них. Наверно, он видит в их руках хлеб и неуклюже подпрыгивает на месте.
— Брот! Брот! Брот!
Крик его обрывается, и он совсем уже человеческим полным отчаяния голосом требует:
— Гип брот!
— Ге, чего захотел! — саркастически усмехается Иван. Сумасшедший, выждав несколько секунд, с неожиданной
— Гип брот! Гип брот! Их бешайнэ гестапо! [13] Гип брот! Иван поднимается на ноги.
— Ах, гестапо! А ну марш отсюда! Ну, живо!
Он угрожающе двигается к безумцу, тот соскакивает со скалы и с удивительной ловкостью отбегает дальше.
— Гип брот — никс гестапо! Никс брот — гестапо! [14] — кричит он.
— Ах ты, собака! — кричит сквозь ветер Иван, стоя меж камней. Ниже, выжидая, стоит сумасшедший.
— Гип брот!..
13
Дай хлеба! Дай хлеба! Я донесу в гестапо! (нем.)
14
Дай хлеба — не буду гестапо! Не дашь — гестапо! (нем.)
Иван выхватывает пистолет и щелкает курком.
— Пистоле! — в испуге вскрикивает немец и бросается вниз. Иван закусывает губу. Сзади к нему подбегает Джулия.
— Дать он хляб! Дать, Иван, хляб! — испуганно говорит она. Немец тем временем отбегает, приостанавливается, оглядывается и быстро шагает вниз.
— Иван, дать хляб! Дать! Нон гестапо! — тревожно требует девушка.
Иван с минуту зло колеблется, проклиная в мыслях этого выродка. Но делать нечего.
— Эй! — кричит он. — На брот!
Немец, ухватившись за скалу, останавливается, оглядывается, сквозь ветер доносятся его слова:
— Никс!.. Ду шиссен! Их бешайнэ гестапо! [15] И, не оглядываясь, подается вниз.
— Пошел к черту! — кричит Иван. — Никс шиссен! На вот!.. На…
Иван действительно отламывает от буханки кусочек и поднимает его в руке. Рядом напряженно ждет Джулия. Немец останавливается, но, помедлив немного, опускается на выступ скалы. К ним он подходить боится.
— Ах ты, собака! — кричит Иван, теряя терпение. — Ну и черт с тобой! Иди в гестапо! Иди!
15
Нет! Ты будешь стрелять! Я донесу в гестапо! (нем.)
— Иван, нон гестапо! Нон! — тормоша его за рукав, упрашивает Джулия. — Дать немножко хляб. Нон гестапо.
Иван зло:
— Черта с два ему хлеб. Пускай идет!
— Он плохой гефтлинг. Он — кранк!
Иван, не ответив, кладет за пазуху остатки буханочки, пистолет и
— Никуда он не пойдет! Врет все.
Он успокаивает ее, однако сам уверенности в том не испытывает и все оглядывается. Они уже отправляются в путь в обход огромного скалистого выступа, как Иван возвращается и кладет на камень, где они сидели недавно, кусочек хлеба.
— Ладно! Пусть подавится, сволочь! — будто оправдываясь, зло говорит он. Джулия согласно молчит, видно, она слишком хорошо знает, что такое предательство.
Ветер гонит и гонит бесконечные космы тумана, куртка на Иване становится волглой, дрожь то и дело сотрясает его тело.
В это время впереди появляется тропка. Не очень приметная и неровная, она куда-то ведет наискось по склону.
Иван и Джулия торопливо выбираются из камней на нее и оглядываются. Внизу среди прядей тумана мелькают мрачные скалы, пропасти, кое-где проплывает сизая даль. Вверху же в высоком затуманенном небе горит освещенный солнцем густо заснеженный хребет. Собственно, хребтов там два: дальний могучий и широкий, похожий на огромную неподвижную медвежью спину, и ближний — зубчатый, чуть присыпанный снегом.
Грозное великолепие гор очаровывает и пугает, Иван переводит взгляд на Джулию и впервые ощущает тихую радость оттого, что перед этой грозной стихией он не один, что с ним друг, спутник, пусть себе и женщина.
Они бодро направляются по тропинке через голый скалистый косогор.
В то время на том месте, где Иван оставил корку, появляется безумец. Пригнувшись, он ищет что-то среди камней, потом находит, жадно съедает. Еще недолго шарит руками по камням и, ничего больше не найдя, бросается вверх по следам беглецов.
Иван и Джулия идут по тропинке, Они поднялись еще выше, вверху появляется солнце. Клочья облаков преображаются и ослепительной белизной сияют на склонах гор. По скалам и безднам быстро несутся черные лоскутья теней и рядом — яркие пятна света. Ветер, не утихая, рвет одежду, пузырем надувает продранные Ивановы брюки.
Джулия близко подходит к Ивану.
— Иван, — говорит она, делая ударение на «и». — Ты не имель зло Джулия?
— А чего мне злиться?
— Ты нон бёзе?
— Можешь не бояться.
— Нон бояться, да? — улыбается она.
— Да.
Однако улыбка скоро сбегает с ее лица, которое становится сосредоточенным и усталым.
— Джулия руссо нон бояться. Джулия снег бояться. Иван бросает тревожный взгляд вверх на хребет. Вслух, однако, он говорит:
— Куртка у тебя есть. Чего бояться? Манто не жди. Джулия вздыхает и, помолчав, вспоминает с грустью:
— Рома Джулия много манто имель. Фир манто: черно, бело…
Он настораживается и замедляет шаг.