По обрывистому пути
Шрифт:
— Погодите, коллега! Мне интересно, — отмахнулся молоденький. — А зачем же ты, дядя, на улицу вышел? — обратился он снова к мастеровому. — Ведь люди-то все за науку идут, за студентов!
— С народом я, не с писательми вышел. Народ за права идет, а вовсе не за студентов. И я — за права! — сумрачно ответил мастеровой. — Я, может, тоже за грамоту вышел на улицу, да не за вашу, а за свою! — вдруг векинулся он. — А сколько нас тут без «аза» без «буки» повылезло изо всех щелей!.. «Толстова читал?» — ядовито опять повторил он. —
— От темноты это ты говоришь про Толстого такие слова, — возразил опять спутник мастерового. — Толстой — он великая голова, как министр!
— Что министры! Он больше министров! — вмешался новый голос. — Он на все государства один есть такой. Лев Толстой — одно слово!
«Вот в чем величие гения! Значит, доходит он и до фабричных, до простого народа. «Один на все государства»!» — радостно размышляла Аночка.
На углу возле Малого театра Аночка вздрогнула от знакомого голоса, который раздался над самым ухом:
— Господи, маскарад какой! Аночка, вы ли?!
Перед нею в собольей шапке с красным бархатным верхом, с куньим воротником на модном пальто стоял удивлённый Бурмин.
— Вот так сюрприз! А мы ждем, беспокоимся, Клавочка плачет. А вы…
На них обратили внимание со всех сторон, на эту фабричную миловидную девушку и господина.
— Здравствуйте, Георгий Дмитрич! — сказала Аночка, на мгновение смутившись, но тут же нашлась: — Познакомьтесь, мои подруги — тетя Лиза и Маня, ткачихи…
— Оч-чень пр-риятно! — церемонно и сухо раскланялся Бурмин.
— Мой квартирный хозяин, — пояснила Аночка спутницам. — Значит, у вас после обыска не осталось засады? — осторожно спросила она Бурмина.
— Обыска? Где? У кого? — удивился он.
— Разве полиция не приходила третьего дня? — спросила Аночка.
— В красный флигель к кому-то там приходили, а к нам им зачем? — сказал Георгий Дмитриевич, даже будто обиженный предположением. — Вот Ивановну вы, сударыня, подвели со своим маскарадом. Ей в вашей шляпке ходить неудобно, стесняется, — насмешливо заключил Бурмин.
Красный флаг вился над площадью, народ пел «Дубинушку», «Марсельезу». Где-то впереди кричали «ура». Но для Аночки все померкло и побледнело. От встречи с Бурминым вдруг потухли радость и народное торжество, и воцарилась в груди томительная скука.
Тетя Лиза и Маня уже не держали ее под руки, и она ощущала себя одинокой, всем в этой толпе чужой и ненужной…
— Пойдемте на тротуар, — пригласил Бурмин, которому не хотелось идти в толпе.
— Вы?! Со мной?! В таком виде?! Вас это не будет шокировать? — спросила Аночка. — Хорошо! Но только условие: до самого дома вы меня поведете под руку!
Маня, шедшая рядом, не удержалась и фыркнула.
— Хорошо-с, я вас предоставляю самой себе и вашим «подругам», — раздраженно сказал Бурмин. — А что я скажу Клавусе? Вы вернетесь сегодня? —
— Вернусь-с! — раздраженно передразнила его Аночка.
В этот миг в толпе произошло смятение. Аночка подняла глаза и увидела с десяток казаков, скачущих с Большой Дмитровки.
— Казаки! Бьют! — раздались кругом крики.
— Не отступать! Сомкнись! Держитесь плотней! — крикнул рыжебородый студент, снова махнув своей выцветшей фуражкой. — Не сдаваться башибузукам!
— За руки крепче хватайся! Вперед! — закричал второй призывный и требовательный голос.
Аночка снова почувствовала крепкую руку Мани в своей руке, почувствовала плечи соседей и, как прежде, ощутила себя единым целым с народной толпой. Она оглянулась по сторонам и увидала далеко между головами пробивающуюся к тротуару красную бархатную макушку собольей шапочки Бурмина. Ей стало легко и радостно.
— Ускочил господин! — напутствовала его Маня, проследив за усмехнувшимся взглядом Аночки.
Казаки приближались, прокладывая нагайками путь через толпу.
— Разойдись! — озлобленно кричали они.
Но вместо того, чтобы пятиться и бежать, вся толпа рванулась вперед, на казаков.
— Сдирай их с коней! С лошадей их дери, окаянных! — закричала Лизавета, прорываясь вперед.
— Окружай казаков, тащи с лошадей! — подхватил мужской голос.
Поднялся гвалт, пронзительный свист мальчишек, полетели камни… Казаки отступили, умчавшись на Воскресенскую площадь, провожаемые торжествующим свистом, криками, пением «Марсельезы».
Царь-вампир из тебя тянет жилы!Царь-вампир пьет народную кровь!..Вставай, подымайся, рабочий народ… —звенело над площадью.
Люди поняли, что, сплотившись и взявшись за руки, они могут стать победителями.
Они шли не за партии, не за программы, не за республику и даже не за конституцию. Это просто была толпа, которая заявила свое право на улицу, на свободное шествие, на протест словом и вольною песней против векового тумана бесправия, против болотной затхлости, застоя и беспросветности, царивших на всех громадных пространствах России…
Аночка оказалась в первых рядах, почти рядом с рыжебородым студентом, и видела, как от Манежа через Охотный ряд движется навстречу другая такая же многочисленная возбужденная толпа, тоже с красным флагом и пением.
— Наши! Наши! — вдруг восторженно закричала Аночка, крепко сжав руку подруги. — Манька, наши! Гляди-ка, Федот впереди!
От Манежа шли пресненцы.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ