По обрывистому пути
Шрифт:
Антрепренер оробел и отступил. Но при этом он договорился с Оленевым, что о дне его отъезда не будет объявлено. И публика раскупила все билеты на объявленные спектакли — «Каширская старина», «Разбойники» и на мелодраму «Благословение матери».
— Когда же ещё «Раскольников»? — спрашивали у кассира, который был по совместительству и суфлером.
— Михаила Созонтыч отдыха пожелали от такого спектакля. Переживают сильно: после «Раскольникова» каждый раз десять фунтов теряют в весе? Как отдохнет, вот тогда может снова, — объяснял суфлер публике.
Когда
Спектакли Оленева взволновали умы и чувства горожан, как могла взволновать действительная кровавая драма, случившаяся у всех на глазах… Во всех домах и даже за карточными столами опустевшего клуба говорили об игре Оленева. Роман Достоевского немыслимо было получить в библиотеке. Лежавший годами у двух базарных букинистов, Достоевский был быстро раскуплен…
Аркадий Гаврилыч Горелов испросил у губернатора разрешения организовать лекцию и диспут на тему: «Преступление и наказание» Достоевского».
Билеты на лекцию были распроданы в пользу городской психиатрической больницы, главный врач которой был объявлен оппонентом Горелова. Кроме того, должен был выступить студент-филолог, сын местного крупного лесоторговца Сафонова.
— Просвещение двадцатого века! — гордо говорили в городе. — Саламатина сын электростанцию и театр строит, газеты издает. Сафонова молодой сынок, студентик, в диспуте с кафедры выступает! Купцы на Европу глядят, идут на смену дворянству.
Костя Коростелев занес в корректорскую типографии билет для Луши. Сима тоже купила билеты для Лущи, а также для Наташи и Любы, которые, увлеченные спектаклем Оленева, впервые прочли знаменитый роман Достоевского. Один билет оказался лишним. Уговорили пойти Илью.
Публика собралась в городском саду, в помещении летнего городского танцевального зала, где по временам приезжие гастролеры давали концерты да изредка устраивались любительские благотворительные спектакли.
В зал набились студенты, гимназисты старших классов, учителя, разных ведомств чиновники с барышнями и дамами, адвокаты, врачи и та разношерстная публика, которая не могла быть отнесена ни к интеллигенции, ни к рабочему населению города, — словом, все те, кто успел попасть на гастроли Оленева и был захвачен удивительным исполнением роли Раскольникова.
Против обычая, у ворот городского сада и у самого входа в помещение стоял усиленный наряд городовых. Публика удивленно оглядывала их, отпуская насмешливые замечания.
На председательское место, на возвышение для оркестра, с довольным выражением поглаживая бородку, вошел Виктор Сергеевич Рощин. Подойдя к столу, он сразу вынул из кармана бумажный свёрток и, бережно развернув, поставил на стол серебряный колокольчик, который удивительно мелодично звякнул.
— Да-да…действие первое, явление первое: вхо…входит Иисус Христос во фраке и с кол…локольчиком! — громко объявил Константин Константинович Коростелев окружающим.
Фраза Коростелева полетела из уст в уста.
Горелов в черном фраке, задумчиво расправляя свои щегольские усы, поднялся на кафедру и устремил на публику взгляд, призывающий ко вниманию.
— Кабы вместо этого усача да ещё раз Михаила Оленев вышел бы… — прошептала Наташа на ухо Любке.
На девушек строго взглянули соседи.
— Не понимаю, чего здесь нужно подобным девицам, — громко сказала пожилая дама в пенсне, обращаясь к мужу-чиновнику.
— Бог с ними, Варенька, тихие девушки, что ты! — умиротворенно остановил тот.
Горелов заговорил плавно и мерно о высокой роли гениального сердцеведа Федора Михайловича Достоевского, который учил видеть сложный психологический путь и невыносимые душевные муки человека, преступившего божеские и человеческие законы.
— Карательная деятельность государства в художественных произведениях Достоевского предстала перед вдумчивыми судебными деятелями в совершенно новом свете, как ищущая серьезного разрешения ряда требовательных вопросов, — говорил Горелов. — Перед нами, судебными деятелями, Достоевский блестяще представил различие между предумышленней и простой умышленностью преступления, а от признания этого различия так много зависит в дальнейшей участи того, кому случилось несчастье впасть в преступление и оказаться перед лицом суда. Гуманность великого сердцеведа Федора Михайловича Достоевского обращает внимание судей и заседателей на тщательную оценку того, что мы называем доказательствами, из которых, как из отдельных камешков, складывается мозаичная картина преступного деяния.
Достоевский выдвигает понятие о преступном состоянии человека в момент совершения преступного деяния. А в элементы этого состояния входит и наша с вами человеческая среда, само устройство нашего общества, которое, само того не сознавая, подчас бывает виновно в подготовке преступления, совокупностью общественных условий наталкивая преступника на злодейский акт.
Зал прервал оратора аплодисментами.
— Элементами такого преступного состояния являются и воспитание человека в детстве, и сложившийся под влиянием воспитания его характер, и обстановка, которая иногда совершенно внезапно рождает необоримую идею преступления. Ведь если бы Родион Раскольников не терпел нужды, ему не пришла бы мысль об убийстве…
Могут ли закон и судебные учреждения одинаково подходить к самому совершённому факту, отмеривая карательное возмездие равной мерой за равное преступление, как это отмерялось в древних судебниках?
Нет, господа, не могут!
Недаром известный французский криминалист в своих лекциях обращается в заключение к слушателям со словами: «Surtout, messieurs, lisez vous Dostojevski!» — то есть: «В особенности, господа, читайте Достоевского!»
Горелов говорил с искренним увлечением, и зал слушал его внимательно. Изредка раздавался шепот, но окружающие так строго оглядывались, что нарушители в тот же миг умолкали.