По осколкам

Гофер Кира

Я закрываю глаза, отдаваясь во власть новой силы, вбирая ее, наполняясь так, что даже голова запрокидывается от удовольствия. Кажется, что я могу все — могу оторваться от поверхности, могу даже лечь на свет и прокатиться на нем над землей.

В конце концов, почему только пешком?

Опускаю руки, освобождая звезду. Лучи света разлетаются над берегом, скользят по воде озера — порыв ветра доносит до меня их облегчение.

Бросаю тело вперед и слетаю вприпрыжку с холма. Я готова кричать от переполняющей меня силы. От глубоких вдохов давит в груди, в голове звенит, ноги

не чувствуют земли и травы, будто не касаются их горящими ступнями.

Очнуться не успеваю, как вихрем пересекаю равнину. Малая не бросает, она рядом, поддерживает, поднимаясь в зенит. Вокруг меня вращается золотой кокон.

Это свет! Эта сила! Я — это сила!

Восторг несет меня вперед и вперед, все быстрее и уверенней. Наспех замечаю брод через реку и в два длинных прыжка, нарушая законы гравитации, перемахиваю на другой берег, к подножью крутых холмов. И дальше, с легкостью! Вот уже перевал. И его — тоже прыжком.

Если бы только наши знали, как много — как безгранично много! — мы можем! Сколько радости было бы в каждом нашем деянии!

Нет в уроках на Первом ничего о том, почему потомков великих и сильных народов держат в плену скудных знаний и рутинной работы. Нет в Старших ничего, кроме намерения нас задавить и унизить, а любого поднявшегося — выбросить прочь. Нет сейчас ничего, кроме несущего меня света и ветра, что свистит в ушах от быстрого бега. Свет держит меня за плечи, греет спину. Ветер остужает разгоряченное лицо. Я едва успеваю отмечать ориентиры — мелькнула справа полуразрушенная каменная крепость, размытым пятном прокатилась красно-зеленая рощица. А мне — туда, через большую равнину, потом — правей, вдоль открывшейся взору низкой стены из круглых камней, и по намеченной дороге через вон те три оврага…

Упали сумерки, ударили под колени. Сшибли и вывернули. Отняли неведомую силу!

Где-то в эйфории яркого дня я догадывалась, что едва Малая исчезнет за краем и сильный свет уйдет, мне будет нехорошо. Но я даже не подозревала, что будет так плохо, что за горло возьмет, что не вдохнуть…

Скатившись в последний овраг, я сжимаюсь, тварью боязливой прячусь в траве и камнях. Полумрак ползет над равниной, брюхом цепляет мое убежище. Мне страшно и унизительно. Ничтожество, возомнившее, будто на что-то способно, забейся в щель, кусай кулаки, развлеки ночной ветерок жалким скулежом. Может, дотянешь до рассвета, если темнота будет к тебе благосклонна…

Новый день застает меня на самом дне оврага. Вокруг валяются комья сухой земли, вырвана трава с корнем, лицо и одежда мои в пыли. Я что, закапывалась?

Ползком, цепляясь за крошащийся обрыв сведенными судорогой пальцами, выбираюсь из оврага и приваливаюсь спиной к каменной стене, поросшей хрустким лишайником. Мне надо прийти в себя, подумать.

Еще один такой безумный рывок — и я миную центр осколка, а там уже недалеко!

Еще один такой безумный рывок меня убьет.

Поднимаюсь с трудом. Колени слабые, босые ступни зудят и болят. Отряхиваюсь долго и тщательно, чтобы сосредоточиться и не дать жалости к себе повалить меня обратно.

Здесь осталась старая стена-ограда. Похоже, я влетела в одно из заброшенных

и разрушившихся селений. Надо поискать, не осталось ли того, что тут выращивали местные до того, как ушли к далекой заводи.

Побродив среди неприветливых кустов и заросших насыпей из булыжников, съедобного не нахожу. Природа давно отвоевала свое у оставленного людьми. А Мастера, который преобразил бы любой колосок в еду, нет.

Всего утешения мне — полдесятка мелких кислых яблок с кривого деревца возле дальнего провала в стене. Сжевываю их вместе с семечками. Невкусно. В небе что-то кричат далекие птицы, мне слышится в их голосах насмешка.

Прищурившись, смотрю на Малую, вставшую над равниной и трогающую рассветными лучами старую каменную стену.

Ну что, звезда, продолжим? Только давай будем аккуратней — нет силы в том, кто не контролирует свою силу.

Выплевываю твердую шелуху. Осторожно выбираю место, куда встать — без колючих комков земли и без острых сухих стеблей, — и медленно выпрямляюсь. Сегодня я не стану жадничать. Сегодня я соединю ладони и протяну руки к звезде, вспомнив старое желание поддержать ее. И попрошу.

Помоги. Поделись.

Глаза закрываются. В первый миг я пугаюсь темноты под веками. Но вот вспыхивают цветные пятна, дрожат крошечные молнии, трещинками выкладывают свой узор перед внутренним взглядом, разогревают меня, разбегаясь по телу.

Теплее, теплее. Горячо-о…

Когда жар становится нестерпимым, я делаю неторопливый шаг вперед.

Больше никаких бросков! Медленно наберу скорость и буду ее поддерживать без рывков. Так миную длинную равнину. Потом, не сбавляя, быстро, но ровно — вдоль широкого оврага по его песчаному краю. И уже от оврага, через который махну одним невысоким прыжком, пробегусь по низинке, полной сочно-зеленой травы. А когда низинка останется позади и сумерки начнут густеть, я аккуратно замедлюсь, подстроившись под уходящий свет, и будет у меня плавная остановка вон там, за пестрой рощицей с красными…

«Разбежалась!» — хмыкнула земля, едва только одним лучом стало меньше, и ударила меня собой.

Чувство тепла и силы схлынуло, и меня закрутило-завертело, катя по земле. Опять запросилось из саднящего сухого горла жалобное — нет меня, нет, не видно! Хочется спрятаться, уползти, зарыться. Презрение к себе обмотало, стянуло, освободиться не хватает воли. Лишь ужас и отчаяние — прячься! раздавит тебя темнота!..

Утром прихожу в себя под деревьями с красными листьями, строгими охранниками вставшими на границе низинки. Лежу скрючившись. Краем уха слышу тихий плеск воды.

Доползаю до ручейка, бегущего между корней, жадно пью бурую воду. Царапает во рту, просится наружу, но мне сейчас нужна любая вода.

Следы яда уже улавливаются, значит, я недалеко от отравленных земель. Уже недалеко.

Вот теперь точно — еще одна попытка, даже самая осторожная, меня убьет. Теперь только пешком. Тело мое измучено, ноги разбиты, на пятках трещины, сломано два ногтя. Большой палец скрючило вниз к подошве. Разгибаю его и крепко держу, пока пройдет судорога.

Мне будет больно идти пешком, но сознание мое цело, мысли ясные.