По праву сильного
Шрифт:
Тишина повисла, гулкая и напряженная. Воины замерли, смотря на меня с суеверным страхом и… пониманием. Даже Радомира прикрыла глаза, кивнув — она знала цену вниманию Богов. Чувство давления, присутствия, дрогнуло. Стало тоньше, отстраненнее, будто наблюдатели отступили на шаг, но не исчезли. Но даже этого хватило, чтобы почувствовать освобождение.
Я опустил руку. Восхищенный вдох пронесся по толпе. Музыка заиграла снова, но уже тише, задумчивее. Тризна началась. Караваи преломились, чарки с горькой брагой и крепкой водкой поднялись за упокой и за здравие живых. Я выпил свою чарку до дна — за павших, за их несостоявшееся будущее.
— Хватит на сегодня, — сказал я ей тихо, голос внезапно охрип. Усталость, настоящая, костная, навалилась на тело ватной обволакивающей тяжестью, — Пойдем.
Она лишь кивнула, позволив мне обвить ее плечо. Мы молча прошли мимо пирующих воинов, мимо Радомиры, бессвязным речитативом бормочущей тихие заговоры над тлеющими останками, мимо Стрежня, молча, осоловевшими глазами, уставившегося в наполненную бражкой чашу. Шум пира отступил, сменившись тягучей пустотой ночи.
— Кто такие?!
Из темноты появились вооруженные люди. Двое тут же обступили нас с боков. Главный поднял фонарь, направив свет нам в лицо.
— Ослепил, — недовольно сморщился я.
— Просим прощения, ярл, — без капли раскаяния пробормотал воин слова извинения, — Служба.
— Происшествия?
— Какие происшествия?! — пренебрежительно усмехнулся щербатым ртом старший патруля, — Попрятались по норам как крысы. А ведь воинский город был в стародавние времена, мне дед сказывал. Тьфу, — он с презрением плюнул на мостовую, — Проводить тебя, ярл?
— Сами дойдем, не заблудимся.
— Ну, бывай тогда, а нам службу нести надо. Айда, мужики.
И троица, потеряв к нам всяческий интерес, бесшумно скрылась в темноте. Хорошие воины, матерые. Но слишком своенравные, независимые. Они со мной пока есть воинская удача и богатая добыча. А мне нужна гвардия. Преданная. Обученная. Сильная. Жадная до побед. Оттого и пришлось отправлять Сольвейг в Або. Слишком быстро закрутились дела в Пограничье. Надеюсь, покровительства княжича и охраны из нукеров хватит для того, чтобы в головы аристократов не лезли дурные мысли по отношению к ученице.
Погруженный в мысли, не заметил, как дошли до управы. Едва хватило сил смыть с себя пот и кровь прошедшего дня и рухнуть в мягкие перины, постеленные мне в бывших апартаментах друнгара
Сон навалился тяжёлой свинцовой тучей, утягивая в непроглядную тьму. Но вместо желанного покоя я оказался в странном, непонятном месте. Четко, словно наяву, я почувствовал ледяной, пробирающий до костей, ветерок, несущий с собой сладковатый запах тлена. Оглянулся и ничего не смог разглядеть. Пространство вокруг заполняла густая, словно смола, тьма, наполненная неистовой жаждой крови. Она шептала, гудела, ревела, отзываясь далёким лязгом металла и отголосками звуков ожесточенной битвы. Яростные крики воинов, стоны раненых, плач и стенания женщин, потерявших защитников и угоняемых в полон.
Постепенно бой начал стихать. Воздух стал теплей, могильный смрад сменился запахом сырости и плесени. Тьма отступила, и я увидел под ногами каменные плиты подземелья, того самого, по которому мы шли утром. Но теперь оно преобразилось: своды стали выше, коридоры шире, а стены украшали четкие руны, мерцающие тусклым багровым
— Идём, ярл, — хриплый, властный голос, разрезал тишину.
Рядом со мной возник, словно соткался из тьмы Ушата. Не призрак, не тень, а живой, будто вырванный из времени. Высокий, кряжистый, с бородой, заплетённой в косы, в серебристой кольчуге. Глаза его горели живым огоньком, на губах блуждала добродушная усмешка:
— Ты взял город. Теперь пришла пора сделать выбор. Ты готов?
Я не ответил. Не было нужды. Только пожал плечами. Ватаман махнул рукой, зовя за собой и, развернувшись, направился вглубь подземелий. Я почувствовал, как его воля потянула меня за собой. Сопротивляться не стал, хотя легко мог разорвать эту связь.
Мы шли по коридорам, всё глубже, туда, где воздух становился тяжелее, а руны на стенах пылали ярче. Ушата молчал. Тишину нарушало только эхо от наших шагов и звон кольчуги древнего ушкуйника. Шли долго, мне показалось, что целую вечность. Наконец, остановились у массивной плиты, покрытой искусной резьбой — драконы, волки, переплетённые руны, от которых веяло желающей вырваться на свободу смертельно опасной неукротимой силой.
Ушата приложил ладонь к камню, и тот дрогнул, отползая в сторону с тяжёлым скрежетом. За плитой оказалась комната, освещённая неестественным мерцающим светом — так горят испорченные люминесцентные лампы. Помещение было заполнено сундуками, ларцами, грудами золота и серебра, высыпавшимися из истлевших мешочков самоцветами, сверкавшими, как звёзды в ночи. Тут и там грудами лежали мечи, щиты, кольчуги — оружие, чья сталь не знала ржавчины.
Ушата указал на массивную золотую цепь с чёрным обсидиановым диском, на котором были выгравированы какие-то иероглифы:
— Тэмдэг-ын Хаалга, — произнёс ушкуйник, — Врата Судьбы. Священная реликвия степняков. Мы взяли ее в ханской ставке на берегу Тангата. Веселое было дело, — воин одобрительно крякнул и обернулся на меня, — Отправь её Великому хану. Этот дар, поможет ему укрепить власть над Степью и заткнет злые языки, смазанные эллинским золотом. И он будет тебе должен. Сильно должен, — Ушата злодейски ухмыльнулся.
Я кивнул, запоминая. Тэмдэг-ын Хаалга. Ключ к союзу со Степью. Но взгляд мой притянул не только диск. В центре, на каменном возвышении, лежали три предмета. Бронзовый рог, инкрустированный серебром, с вырезанным на нём волком, как две капли воды похожим на Лютого. Секира с коротким древком, лезвие которой мерцало, будто впитало в себя свет звёзд. И перстень — тяжёлый, чёрного железа, с выгравированным драконом, сжимающим меч. Тот самый дракон, что теперь реял на моём знамени.
— Здесь вечевая казна Хлынова, — Ушата обвел рукой помещение, — Добытое ушкуйниками за века. Но не это главное, — Он указал на рог, секиру и перстень, — А это — наши символы власти. Рог — чтобы звать вольных людей на бой. Секира — чтобы карать врагов. Перстень… — он замолчал, его глаза сузились, — Перстень — это Хлынов. Его душа. Его право. Надень его, и город твой. Но знай, ярл, это не дар. Это долг. Беречь землю, защищать вольницу, держать слово перед мёртвыми и живыми. Шуйские не приняли на себя этот долг. Они здесь чужие. Их род проклят. Если отдашь им Хлынов — проклятье ляжет на тебя и твоих потомков. На всех, кто тебе дорог, — Ушата смотрел на меня глазами полными клубящейся тьмы, — Ты можешь отказаться. Скажи — нет, и ты проснешься рядом со своей княжной, а наутро ничего не вспомнишь.