По рукоять в опасности

Фрэнсис Дик

В хижине меня ждал мой старый друг мольберт и новые краски, привезенные из Лондона, и мне пришлось сурово напомнить себе, что необходимо сделать еще два телефонных звонка, прежде чем зажигать новую лампу (купленную в магазине для туристов) и готовить к утру холст.

Натянуть ткань на подрамник. Три раза загрунтовать гипсом, чтобы получилась хорошая поверхность, дать грунту высохнуть. Затем положить на него серую краску, смешанную с титановыми белилами. Набросать рабочие эскизы. План. Сон. Мечту.

Я позвонил матери.

Айвэну не стало

лучше, но не стало и хуже. Он согласился переговорить с какой-то женщиной или с кем-то еще о спасении пивоваренного завода, но по-прежнему хочет, чтобы я действовал от его имени, пока сам он не соберется с силами.

– Хорошо, – сказал я.

– Больше всего сейчас беспокоит нас Сэртис, – сказала мать.

– Сэртис? А в чем дело?

– Он ведет себя как параноик. Он бесит Пэтси. Впрочем, ее бесит все, что угодно. Я хочу, чтобы ты вернулся сюда, Александр. Ты единственный, кто никого не запугивает и не третирует.

– А Пэтси разве третирует и запугивает Айвэна?

– Да, ужасно, но он не может этого понять – или не хочет. Он сказал Оливеру Грантчестеру, что намерен сделать приписку к своему завещанию, а Оливер, кажется, сообщил об этом Пэтси, и та теперь настаивает, что должна знать содержание этой приписки, но Айвэн и мне ничего не говорит. Ах, дорогой мой, как все это тяжело для Айвэна! Пэтси, в сущности, живет здесь, она то и дело вертится возле Айвэна.

– А Сэртис? Почему ты назвала его параноиком?

– Он утверждает, что его повсюду преследует какой-то бритоголовый субъект. – Что? – спросил я севшим от удивления и неожиданности голосом.

– Я знаю, это чушь и бред. Никто больше, кроме Сэртиса, не видел этого бритоголового. Сэртис говорит, что бритоголовый исчезает, когда он, то есть Сэртис, оказывается в окружении других людей. Пэтси очень зла на него. Я так хочу, чтобы они не торчали все время в нашем доме. Айвэну нужны покой и тишина. Возвращайся, Александр, прошу тебя.

Голос матери звучал непривычно, так много мольбы было в нем. Слишком многие люди хотят слишком многого. Я понимал, что им нужен кто-то, чтобы решать их проблемы, – проблемы Айвэна, моей матери, Тобиаса, Маргарет, даже моего дяди Роберта, – но я не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы делиться ими со всеми этими людьми.

Я хотел заниматься живописью.

– Я скоро вернусь, – сказал я матери.

– Когда?

О небо, подумал я и промямлил:

– В среду ночью. Потом я позвонил Джеду.

– В замке страшный переполох, – сказал Джед.

– Из-за чего?

– Энди, юный внук Роберта, удрал с «Золотым кубком короля Альфреда».

ГЛАВА 7

Я не удержался от смеха.

– Да, разумеется, – сказал Джед. – Я так и думал, что это очень смешно.

– Но как все это случилось?

Оказалось, что вскоре после возвращения Роберта и его гостей в замок на шотландский вечерний чай с горячими лепешками и кое-чем покрепче неожиданно, без предупреждения, явилась с

новым визитом Зоя Ланг и привезла с собой эксперта по драгоценным камням. Ей не давала покоя мысль, объяснила доктор Ланг, что данная ею оценка кубка короля Альфреда была неполной.

Роберт, доктор Ланг, ювелир и гости все вместе вошли в столовую, так сказать, в поисках истины.

Из буфета извлекли картонную коробку и вынули из нее копии томов Диккенса, потом черную кожаную коробочку, раскрыли ее и... ничего не увидели внутри, на белой атласной подкладке.

Мой кузен Джеймс, успевший проводить семью до Глазго и вернуться обратно в замок, сразу же заявил, что спустит шкуру со своего старшего сына, ибо исчезновение кубка – дело рук Эндрю, но космический страж в этот момент был недосягаем для отца, так как ехал со своей матерью в школу закрытого типа, а в машине у матери телефона не было.

– Я приехал к Самому по делам поместья, – сказал Джед, – и слышал, как эта старая леди в довольно резкой форме говорила сэру Роберту, что ему нельзя доверять рукояти шпаги принца Карла-Эдуарда, раз уж он не в состоянии уберечь менее ценные вещи от собственного внука, а не то что от грабителей, и Сам вполне добродушно соглашался с ней, отчего она только еще больше сердилась. Во всяком случае, после ее ухода Сам велел мне позвонить тебе и спросить, стоит ли волноваться из-за Эндрю.

– Нет, не стоит.

Вздох Джеда был наполовину усмешкой.

– Я сказал Самому, что ты увез из замка одну из его старых больших сумок из охотничьей комнаты, и он весь так и просиял. Но из-за чего весь этот сыр-бор? Говорят, «Золотой кубок короля Альфреда» – приз победителю скачек. Только и всего. Он действительно такой дорогой?

– Кому как, – сказал я. – Кубок золотой. Для богатого он лишь дорогая игрушка, а для вора – приманка, ради которой он готов на убийство. Ну а если ты не богач и не вор, а нечто среднее между первым и вторым, то на одной чаше весов оказывается твоя жадность, а на другой – риск.

– А что этот кубок для тебя? Для Самого? Для сэра Айвэна?

Не дождавшись ответа, Джед почти крикнул в трубку:

– Ал, куда ты пропал?

– Никуда, я здесь... Не знаю, что тебе ответить, не нахожу ответа и не хочу его искать.

* * *

Во вторник утром холодный атмосферный фронт напрочь смел с небес серые дождевые облака, и открылась чистая и бледная синева неба и тусклое северное солнце. Окна моей хижины смотрели на запад, отчего по утрам часто бывало такое освещение, о котором только может мечтать живописец, а в конце дня наступала очередь теплого закатного зарева, которое я сначала подсознательно передавал насыщенной глазурью, а потом, когда выяснилось, какие картины хорошо покупают, набил руку, выработав технические приемы, выгодные в коммерческом отношении. Я писал картины, чтобы добывать средства к жизни. А деньги зарабатывал, чтобы можно было писать что-то для собственного удовольствия, для души.