По шумама и горама (1942)
Шрифт:
Хуже всего на затененных участках, на свету было слабое ощущение исходящего от невидимого солнца тепла, позволявшее определять юг с точностью до четверти круга. Ну и не забираться и не спускаться по склонам, а выбирать ровную дорогу, прислушиваясь к тихому журчанию воды.
Но хождение на ощупь быстро вымотало и, добравшись до группы больших валунов, мы сели между ними обождать, пока марь развеется. Едва откусив первый раз от припасенного в дорогу хлеба, я застыл с набитым ртом — смутное ощущение тревоги, неявная угроза заставили меня замереть. Из такого тумана легко может вынырнуть кто угодно —
Налетевший ветер разогнал туман за несколько минут и у нас над головами грохнул первый выстрел. А потом еще и еще, и винтовкам ответил пулемет.
— Ложись! — первым среагировал Небош и мы дружно свалились под защиту валунов.
Гремело знатно, с одной стороны не меньше сотни винтовок и пара пулеметов, с другой стреляли меньше, но какая разница, от кого словить шальную пулю?
Перестрелка шла с одного склона на другой, видимо, малая группа попала в засаду и теперь отбивалась, не имея возможности отойти. Мы слышали крики, но в общем шуме не могли разобрать, только мне показалось, что на одной из сторон командуют на русском. Не знаю, сколько мы пролежали среди камней, но не меньше часа уж точно, когда со стороны меньшинства просвистела мина и ударили два пулемета.
— Станковые, — определил по звуку Небош.
— Русские, — добавил Марко, точно расслышавший команды.
Да теперь и я сам слышал «Отходить перекатом, справа-слева по одному!»
Мина взорвалась выше и дальше по склону, за ним другая и команду на отход, только на сербском, повторили и над нами.
Еще полчаса, пока не убедились, что стрелявшие из-за гребня вслепую минометчики закончили свое дело и нам не грозят шальные осколки, мы лежали среди камней и только когда исчезло холодное дыхание опасности, когда меня покинуло дурное предчувствие, мы поднялись. Не знаю, может, это болезненный страх проявляется у меня после пребывания в подполье, но глупо же, взорвать к чертям собачьим Белград-Центар и сгинуть ни за грош в чужой перестрелке!
— Я сбегаю посмотрю, — Марко махнул рукой туда, откуда отстреливались русские.
— Только очень осторожно, — разрешил я, — а мы с Небошем глянем на другой стороне. Встречаемся здесь.
Но встретиться не вышло. Мы полчаса читали следы боя, считали кучки гильз и рассматривали кровавые следы. По количеству крови мы примерно определили — не менее трех убитых и до десятка раненых, и уже собрались возвращаться, как из узкой расщелины несколько в стороне услышали стон. Переглянувшись с Небошем, заглянули и меня чуть не вырвало — видимо, в ней прятались несколько человек и мина свалилась им прямо на головы.
Несколько неподвижных тел, порванных осколками в клочья, судя по кокардам на залитых кровью шайкачах и шубарах — четники. От жуткой смеси запахов горелой взрывчатки, крови и нечистот меня замутило и, прикинув, что тут вряд ли кто выжил, а если выжил, то не жилец, я выскочил было наружу, но меня остановил слабый голос:
— Сербы… братья… спасите…
Заткнув нос, снова спрыгнул вниз: раненый, повезло мужику, остальные прикрыли его от взрыва. Стараясь не изгваздаться в крови, мы выволокли тело наружу. Осколками ему посекло внешнюю сторону бедра, крови натекло много, но артерии не задеты, везунчик. Оглядевшись,
— Небош, сходи за Марко, я перебинтую.
В одной из фляжек нашлась ракия, судя по крепости, двойной перегонки, ей-то я и залил рану под вопли, причем непонятно, спасенный орал от боли или от жалости, что пропадает ценный продукт.
Когда забинтовал не только ногу, но и голову — бедолагу взрывной волной приложило о камень — появились и Небош с Марко.
— Держи, — протянул я братцу четницкий штык-каму, — такой хотел?
Марко взял нож и засунул за пояс, пока Небош деловито осматривал винтовки, щелкая затворами и разглядывая стволы на просвет.
— Это моя, — прохрипел в бородищу четник, когда Небош взялся за самую грязную из всех.
— Эх, дядя, — подал он ствол, — что же ты воевать полез, коли винтовку обиходить не умеешь!
— Чего не умею, умею, служил, — буркнул раненый.
— Ладно, потом расскажешь, — прервал я возможный спор. — Сколько вас было?
— Не скажу.
— Ну и сиди тогда ту, а мы дальше пойдем.
— Эй, вы что? До Великой Реки, села нашего, дотащите, а?
— Сколько вас было?
— Великорекская чета, — постанывая, проныл четник, — человек девяносто.
— И два пулемета?
Мужик недобро зыркнул исподлобья, но все-таки ответил:
— И два пулемета.
— Ладно, подожди, — я отвел ребят в сторонку послушать Марко.
С той стороны он нашел девятнадцать или двадцать кучек гильз, и следы крови в двух местах. То два десятка человек держались против впятеро превосходящих сил, угробили семерых и десяток подстрелили, а сами обошлись всего двумя ранеными.
— Нда, вот что значит выучка, — почесал я затылок и вернулся к четнику.
— Куда в селе?
— Третий дом от околицы, я покажу.
— Жандармы в селе есть?
— Три стражника.
— Не боишься, что арестуют?
— Так свои все, с детства знакомы, в одной школе учились.
— Врано врану очи не ваде, — саркастически бросил Небош.
Пока мы с Небошем закидывали камнями импровизированную могилу в расщелине, Марко новообретенным ножом нарубил жердей, веток и связал нечто вроде носилок. И отобрал у раненого флягу с ракией, к которой он успел подобраться и присосаться.
До третьего дома от околицы мы добрались уже ближе к полуночи — таскаться по горам с раненым и оружием, да еще в темноте, так себе удовольствие. Едва Небош постучал в окошко и сообщил, что мы приволокли главу семейства, как вокруг засуетились чады и домочадцы, но первый, изумленный вопль мгновенно сменился приглушенной возней, стоило только раненому цыкнуть на жену.
Его уволокли обмывать от крови, нас мгновенно накормили еще горячей свининой из стоявшего на очаге горшка, напоили молоком вечерней дойки и совсем собрались устроить на ночлег в доме, но мы отказались и отправились на сеновал. Черт его знает, что могут выкинуть одноклассники хозяина, так что мы кинули жребий, кому когда стоять на часах. Первым выпало Марко и я, взбив сено и застелив его выданной холстиной, лег и накрылся суконным гунем