По шумама и горама (1942)
Шрифт:
— Ну наконец-то! А то у нас с каждым днем все хуже и хуже!
— Сколько у тебя бойцов? — приступил к главному Лука.
— Девяносто два в строю, трое в лазарете, двое в поиске.
— Сколько из них надежных?
Командир скривился, будто ему лимон скормили:
— Человек десять. Но столько же воду мутят, настроения шаткие.
— Надо провести собрание! Прямо сейчас!
Но встречающие и прибывшие энтузиазма Луки не разделяли, тем более уже наступала ночь и не стоило раздражать и без того недовольных людей, собиравшихся спать.
Ночевали уже привычно на
— Что мы тут торчим, Боро? Зачем защищать турков? И главное, от кого, от своих же, сербов!
— Верно, — за стенкой глухо звякнуло и булькнуло, — надо своих защищать! А турки пусть сами…
— Выселить бы их отсюда, — мечтательно произнес неизвестный, прервавшись на долгий глоток, — сколько земли освободится!
Судя по долетевшему даже до меня сивушному запаху, там прямо с утра разговелись скверной ракией.
— Выселять, возиться… да стереть их с лица земли.
Растолкал Луку, он послушал и чуть было не перешел к расстрелам, но все-таки внял и отправился вместе со мной к ротному.
— Так я о том и доносил, — опять сморщил лицо командир.
— Собирайте людей, — решительно заявил Лука. — Говорить буду.
Примерно через час рота собралась на поросшем травой майдане, скорее даже поляне, через который мимо невысокого минарета у домика мечети шла пыльная дорога. Чуть выше по склону серели и белели камни мусульманского кладбища, от треснувших от времени до свежих, не успевших покрыться налетом.
Обозники привели лошадей, фыркавших в задних рядах, а Лука, запрыгнув на два патронных ящика, начал разъяснять политику партии.
Пока он говорил, я обошел площадь и убедился, что для храбрости накатили не только наши соседи, половина собравшихся точно приняла с утра, а человек десять приняли заведомо больше стакана. Кроме меня среди партизан шныряли еще три или четыре человека, нашептывая, подначивая или отпуская ехидные реплики насчет сказанного Лукой.
Настроения действительно шаткие и в такой ситуации лучше держаться вместе — двигаясь обратно к импровизированной трибуне, я приказывал всем, пришедшим с нами, собраться в кучу поближе к командиру. Он, заметив мои действия, сделал тоже самое — мы, конечно, по-любому в меньшинстве, но так нас по крайней мере по одному не повыдергивают.
— Интернационализм… товарищ Тито… Коминтерн… центральный комитет и Верховный штаб… — токовал Лука.
Боковым зрением я все чаще замечал недобрые взгляды исподлобья, сжатые кулаки и чувствовал, что развязка близко. Утешало лишь то, что оба ротных пулемета в руках надежных бойцов.
— … трудящиеся всего мира одна семья, православные, католики, мусульмане…
— Командиры предают веру! — вдруг выкрикнул из середины невысокий поддатый мужик с острыми скулами и глубоко посаженными глазами.
— Точно! — тут же поддержали его из толпы несколько голосов.
— Заставят нас аллаху кланяться!
— Пусть сами в ислам переходят!
Мозолистые руки крепко держали винтовки или сжимались в кулаки, а в приземистых домиках вокруг
— А ну, снимай звезду! — подскочил остроскулый к Небошу и протянул руку.
И тут же отлетел от толчка снайпера.
Свара закипела сразу по всей площади, одни с руганью рвали у других пилотки со звездочками, кто-то сам кидал их в пыль дороги, хекали перегаром… сербский бунт, бессмысленный и беспощадный.
— Срывай петакраки!
— Хватит валять дурака, бойцы!
— За короля и отчизну!
— Прекратить! Прекратить!
— Вяжи коммунистов!
— Другови! Другови! — надрывался Лука.
Толпа напирала, из нее вырвались двое побитых партизан, у одного из расссеченной брови текла кровь. В голове метались мысли — что делать? Почти сотня против двадцати, не побьют так затопчут! Да еще можно ненароком принять ислам! Надо валить, не стрелять же!
После очередного навала нас малость оттеснили от ящиков, на которых стоял Лука и к нему тут же потянулись несколько рук. Небош взревел, рванулся вперед, откинул в стороны стоявших у него на пути, схватил Луку за плечо, резко сдернул и потащил за собой.
Скуластый прыгнул Небошу на спину, перехватывая горло. Небош толкнул Луку к нам, крутанулся в захвате, двинул локтем, кулаком, но не удержался и они оба рухнули в росшие вдоль края майдана кусты.
Ругань мгновенно перешла в драку, все наши плотной стеной отбивались от наседавших, только Лука, согнувшись пополам, пытался пролезть вперед.
— Куда, назад!!!
— Пилотку сбили! — прохрипел комиссар.
— Потом! — ухватил его за шкирку и буквально вбросил в строй.
— Там звезда!
— Не до нее, назад!
Слева из кустов доносилась возня, хруст ломающихся веток и грубая брань. Мятежники выставили вперед здорового мужика, который просто молотил воздух, но уж если попадал! Молча, со злыми глазами, он опускал кулак на неудачно подвернувшуюся голову и противник отлетал или падал.
— Челюсть ему свороти!
— Ох, убили!
— По морде его! Вбей нос!
— А, копиле!
— Издайники!
— Бейте их, сербы!
Нас прижимали к мечети — вдоль фронта бодались несколько равных пар, не имея возможности расцепиться, но наши не пили с утра и потому отбивались вполне успешно. Но это пока — чем больше крови на разбитых лицах, тем больше звереют. Вон, уже пошли в ход приклады.
— Как пикой! — я сунул Марко в руки подобранную палку и дернулся вправо, к кустам, на ходу выдергивая гранату из кармана.
Небош бился как лев, и я не раздумывая саданул его противника бомбой по башке, скуластый вздрогнул и обмяк.
Сзади вскрикнули — молчаливый мужик пробил брешь в нашем ряду и уже сделал шаг вперед, еще мгновение и все посыпется! Оставив Небоша подниматься, я метнулся к молчуну и со всей дури засадил ему по печени рукой, в которой так и сжимал гранату.
Мужик рухнул, как срубленная прутом крапива и упал под ноги, туда, где уже валялись или размазывали кровавую юшку неудачливые драчуны. Один согнулся пополам, держался за живот и хрипло сипел — гадом буду, Марко его палкой ткнул. Эдак мы заводил побьем и все уляжется!