По следам Синдбада Морехода. Океанская Аравия

Шумовский Теодор Адамович

Морская мощь Византии по закону противодействия не только вызвала к жизни военное судостроение арабов, но и дала этому народу купцов и кочевников первые образцы для подражания в этом новом для них деле. Ранние араб­

57

ские боевые корабли, перестроенные из торговых судов, имели своим прототипом гордость константинопольских флотов — сильные, со стройным корпусом, дромоны, триремы и галеры. На каждом из новопостроенных судов предусмат­ривалось иметь сто гребцов (две смены по 25 человек на борт) и полтораста воинов, снабженных всем необходимым для ближнего боя; задачам дальнего боя несколько позже служил сифон, укрепленный впереди носа корабля с целью метать на вражеские суда «греческий огонь» (горящие фитили). Большая численность экипажа и отряда морских воинов требовала внушительных размеров их «дома на волнах» и сильной парусной оснастки. Военные задачи не позволяли техническим достижениям,

даже когда они доходили до значительного уровня, застыть на месте; четыре главных требования боевой тактики — быстроходность, высокая маневренность, неуязвимость и предельно поража­ющая мощь — двигали технику судостроения все к новым рубежам. «Дармуна», как сперва назывались мусульманские военные корабли (видоизмененное арабами греческое слово «дромон»), по мере того как флот халифата все увереннее выходил на простор Средиземного моря, в преддверии решающих боев уступила место «гурабу». Этот усовершенст­вованный тип корабля (плавучая крепость) имел уже не 50, а 180 весел и огромную ударную силу. Армады таких чудовищ, внезапно появившись у какого-либо средиземно­морского побережья, наводили ужас и сеяли панику в про­тивоборствующем стане, оправдывая свое мрачное название («гураб» означает по-арабски «ворон», последний у бедуинов считался вестником беды).

При чтении источников подчас возникает впечатление, что насколько византийцы были сильны на море, настолько на суше они уступали арабам; но следует учитывать возне­сенный на большую высоту принцип материальной заинте­ресованности каждого сражавшегося мусульманина, придавав­ший воинству халифата острый порыв и множивший его силу. Поэтому, как можно было ожидать, вскоре после падения Александрии из покоренных частей египетской провинции хлынули тысячи людей, которые смыли визан­тийские отряды. Амр ибн ал-Ас вернул этот ключевой порт в лоно магометанского государства, и это было его последним деянием на посту командующего западным фронтом и наместника в Египте. Этот пост, после того как мавр сделал свое дело и был вытолкан на заслуженный отдых, перешел к Абдаллаху ибн Абу Сарху. При этом последнем зарожда­ется египетское военное судостроение, по своему размаху вскоре вышедшее на первое место, хотя напряженная

58

деятельность сирийских верфей продолжала давать все более ощутимые результаты. Потомки древних мореплава­телей из долины Нила, впервые в истории человечества совершивших плавание вокруг Африки,— копты, привле­ченные к работе на верфях в качестве корабельных мастеров, внесли значительный вклад в новое дело, использовав при этом и достижения знаменитой александрийской школы, и опыт службы на византийском флоте. Материалом для строительства судов служил строевой лес из Леванта, высо­кие технологические свойства которого были оценены еще финикийскими мореходами; взамен Египет отправлял в Сирию парусину и канаты. Три стратегических центра постепенно выкристаллизовываются в юго-восточном, арабском углу Средиземноморья, к ним сходятся все нити морской политики халифата середины VII века: Тир, Акка, Александрия.

Уже в 649 году чрезвычайные усилия по созданию вооруженных морских сил принесли столь значительные плоды, что два новорожденных флота — египетский и си­рийский, соединившись, вышли в направлении Кипра и за­хватили этот богатый остров. Показательно, что корабли Египта вел сам наместник Абдаллах ибн Абу Сарх: этим подчеркивались и большое значение, которое придавали походу новые политики халифата, и то историческое обсто­ятельство, что эпоха Умара и Амра ибн ал-Аса с ее страхом перед морскими сражениями безвозвратно канула во вчераш­ний день. Образ арабов на Кипре заставляет подумать о том, что «благородный мавр» Отелло в роли кипрского коменданта — не дитя литературной фантазии, это была реминисценция, опиравшаяся на реальные корни.

Первая удача пробудила в массе арабов смелость, до той поры сникавшую перед лицом сильного врага и незна­комой стихии Средиземного моря. Конечно, полное осозна­ние власти над чужими водами было очень медленным процессом, не соответствующим по темпу той быстроте, с которой в последующее время арабские флоты приобре­тут господствующее положение на средиземноморской акватории. Разрыв этот станет понятным, если учесть, что флотские экипажи халифата и в значительной степени отряды «морских борцов за веру» (по крайней мере в первое время) набирались из коренных жителей Средиземноморья — сирийцев, коптов, греков, знавших военно-морское дело и перешедших в ислам ради личной безопасности и лич­ного обогащения; сами же арабы, выходцы из многочислен­ных племен «Каменистой» и «Счастливой», а также «Пустын­ной» Аравии, лишь постепенно вливаются в состав кора­

59

бельной обслуги и воинских соединений, действующих на верхней палубе, своей или чужой. Привлекали

их — и это соответствовало политическим соображениям властей — командные должности, воинские и технические. Эти люди упорно учились морскому делу, в результате многие стали опытными капитанами и флотоводцами.

Один из них, Абдаллах ибн Кайс ал-Хариси, начиная с 649 года около пятидесяти раз вел арабские корабли на приморские города Византийской империи. Эти операции проводились с целью захвата сокровищ и пленных, но они предусматривали и решение более общей задачи — последо­вательного обескровливания грозного противника. Они являлись пробой сил перед решительными сражениями, час которых приближался. Тактика внезапных набегов, оплодотворенная принципом материальной заинтересован­ности, даже самый факт выхода в море все новых и новых кораблей с верфей Сирии и Египта, как и рассчитывали мусульманские политики, прежде всего Му'авия в Дамаске, действительно вносили смятение в стан врага. Естественным результатом явилась первая, столь долгожданная победа арабских флотов над византийским; это произошло в 653 го­ду на рейде Александрии. Хотя Византия и после 653 года продолжала оставаться мощной морской державой, после александрийского триумфа военные корабли халифата становятся достойными соперниками константинопольских армад, тем самым перечеркнув единовластие последних на акваториях Средиземноморья. У тех и других победы сменяются поражениями, горечь последних растворяется в опьянении от новых побед — таков естественный ход событий в жизни каждого явления или отдельного человека, если они что-то делают и чего-то стоят.

Опьяненные первыми успехами — к их числу относится и овладение Родосом сразу после памятного 653 года,— арабы, последовательно двигаясь на запад, устремляются в направлении Крита. Здесь их ждет неудача: одна часть судов, попав под византийский огонь, ушла в пучину, другая стала добычей неприятеля; с третьей, сумевшей бежать с поля боя, благодаря попутному ветру и напряженной работе сотен гребцов, едва унес ноги адмирал Му'авия ибн Худайдж, тезка дамасского наместника. Потрясенные пора­жением воины пророка подсчитывают урон и наличные силы, они жаждут реванша. Двести боевых кораблей одного только Египта, выстоявших недавно в кровопролитной «битве мачт» у александрийского побережья,— большая сила, счастливый резерв. Громадный флот мчится уже к самому центру Средиземного моря, в Сицилию. Судьба

60

встречает здесь мусульман бледной улыбкой: они стяжают богатую добычу, то же будет и спустя полтора десятилетия, в 669 году, при втором нападении, но острова им не взять. Для осуществления этой последней цели аравийским завоевателям понадобится в IX веке, когда их военно-морское могущество вступит в зенит, семьдесят пять лет морской и сухопутной осады.

Была в головах мусульманских стратегов давняя, неот­вязная мысль — приступом с моря и суши покорить Константинополь, сердце Византии. Выполнение столь серьезной задачи требовало основательной подготовки, дальнейшего наращивания боевой силы. В 674 году к уже действовавшим верфям прибавилась новая — на нильском острове Равда. Располагаясь на внутренних водах, она была менее уязвимой в военной обстановке, чем ранее созданные верфи. Используя сооруженные корабли, сын Му'авии ибн Абу Суфьяна (ставшего наконец халифом и перенесшего столицу из Медины в Дамаск) в 674 г. во главе сирийской эскадры осадил византийскую твердыню.

У этого похода имелась предыстория — не очень длин­ная, но обострившая в арабах жажду овладеть городом на Босфоре. Десятилетием ранее, в 664 году, флот под командованием Буера ибн Арта, поддержанный сухопутными отрядами, осадил Смирну и Константинополь, однако через год, по неясным причинам, последовал приказ об отступле­нии; по-видимому, это продвижение на дальний север было пока лишь разведывательной операцией. Прошло три года, и новая армия, возглавленная уже сыном халифа Язидом ибн Му'авие'й, повторила путь первой экспедиции. Мощная поддержка флота позволила нападавшим высадиться на европейский берег византийской столицы; но взошедший в эти дни на престол император Константин IV Погонат смог ознаменовать начало своего царствования решительным ударом, который отбросил наступавших далеко прочь.

Известие об этом разожгло новый пыл в Дамаске — обратим внимание на то, что движение на Константинополь начинается после прихода Му'авии к власти в 661 году, следовательно, прежде всего сам халиф был заинтересован в успехе своего начинания. По его приказу стягивают допол­нительные силы и средства, и в 672 году арабы устанавли­вают господство над Смирной, захватывают побережья Киликии и Л и кии; военные корабли халифата вторгаются в Мраморное море, овладевают полуостровом Кизик и, установив блокаду византийской столицы на ближних и дальних акваториях, приступают к планомерной долговре­менной осаде города.