По светлому следу (сб.)
Шрифт:
– Ну, что вы, товарищ майор? – удивился Сотников. – Все больший размах оно приобретает. Вначале, когда Сергей Доронин только подал мысль о таком лектории, действительно с большой опаской отнеслись к ней некоторые: война, мол, а вы академии тут затеваете, – мыслимое ли это дело? А Сергей им в ответ: «Потому, говорит, и затеваем, что война. Хотим, говорит, через лекторий опыт передовых машинистов обнародовать, научить и других лучше работать и тем помочь фронту».
Булавин давно уже знал и от самого Доронина и от других машинистов об
– По-вашему, значит, дело стоящее? – снова спросил Булавин, внимательно разглядывая суровое, обветренное лицо Никандра Филимоновича.
– Как же не стоящее, если в депо нашем каждый день растет число тяжеловесников? Должен вам сообщить к тому же, что и моя кондукторская бригада аккуратно посещает лекторий Доронина.
Сказав это, главный кондуктор поднялся с места и, держась за металлическую скобу, высунулся с площадки. Поезд снова шел теперь по закруглению, и весь состав его был на виду.
– Ну, а вы-то почему лекторием машинистов так интересуетесь? – не без удивления спросил Булавин, когда главный кондуктор вернулся на свое место.
– А потому, видите ли, что прямая у нас, у кондукторских бригад, связь с паровозниками, – убежденно заявил Сотников. – Стоит мне или, скажем, хвостовому кондуктору недосмотреть за составом – и сразу вся успешная работа машиниста пойдет насмарку. Поезд из-за неисправности любого вагона придется остановить на ближайшей станции, а то и вовсе в пути. Вот и прощай тогда график!
Помолчав немного, настороженно прислушиваясь к паровозному свисту, Никандр Филимонович продолжал свои рассуждения:
– Ну, а наша кондукторская бригада от паровозной зависит еще больше. Разве можем мы в связи с этим не интересоваться, каким образом собираются машинисты водить скоростные тяжеловесные поезда? Вот и ходим в их лекторий. И можете не сомневаться: хорошо теперь знаем, где Сергей Доронин думает разгон поезду дать, где придержать его.
– Что вами движет с политической точки зрения, я, конечно, понимаю, – задумчиво произнес Булавин. – Но ведь вам, человеку далеко уже не молодому, просто физически нелегко посещать этот лекторий?
– А кому же нынче легко? – удивленно поднял мохнатые брови главный кондуктор. – Солдатам на фронте легче разве? А со стороны действительно кое-кто может подумать: к чему, мол, старику эта академия? Вот сосед мой, к примеру, Аркадий Илларионович Гаевой, никак не может этого уразуметь. А у меня, сами знаете, сыновья на фронте…
Никандр Филимонович, прищурясь, пристально посмотрел на Евгения Булавина и, расстегнув шинель, достал из кармана гимнастерки аккуратно сложенный треугольничек.
– Вот вчера только от меньшего своего получил, – сказал он, разворачивая и протягивая майору исписанный листок. – Хоть и не
Комната, в которой работал Гаевой – расценщик паровозного депо, была совсем маленькой. Тут стояли всего два стола да шкаф с делами. Единственное окно было до половины занавешено газетой, так как находилось на первом этаже и в него могли заглядывать любопытные.
Лысоватый, гладко выбритый, застегнутый на все крючки и пуговицы форменной гимнастерки, Гаевой сидел за столом и с удивлением смотрел на своего помощника Семена Алешина, худощавого парня с всклокоченной ярко-рыжей шевелюрой и сердитым выражением лица.
– Чему же ты удивляешься, Семен? – спрашивал он Алешина, разглаживая на столе замусленные листки нарядов. – Почему не веришь, что Галкин сто сорок процентов вырабатывает?
– Да потому, что лодырь он, этот ваш Галкин, – раздраженно отозвался Алешин, глядя исподлобья на Гаевого. – Он и ста-то процентов никогда не вырабатывал. Разобраться еще надо, откуда у него теперь сто сорок.
Гаевой сокрушенно покачал головой и тяжело вздохнул:
– Удивляешь ты меня, Семен. А еще комсомолец. Что же ты, не веришь разве патриотическому порыву Галкина?
– Скажете тоже – патриотическому порыву! – усмехнулся Алешин. – Да откуда у него этот порыв? Будь у меня такое, как у него, здоровье, сидел бы я разве в нашем депо, хоть оно и прифронтовое? А он сидит и очень крепко за свою бронь держится, незаменимого специалиста из себя разыгрывает.
– Ну и злой же ты парень! – укоризненно проговорил Гаевой и отвернулся с досадой.
А Алешин посидел немного, насупившись, потом поднялся решительно и вышел из конторы, сердито хлопнув дверью.
– К Пархомчуку пойду… – буркнул он.
Но Алешину вовсе не нужно было идти к Пархомчуку, мастеру паровозного депо. Просто захотелось вырваться на свежий воздух из душной комнатушки Гаевого. Ему, однако, недолго пришлось ходить одному по станционным путям, шпалы которых были густо забрызганы нефтью и маслом.
– Привет, Сеня! – весело окликнул его капитан Варгин, сотрудник воеводинского отделения госбезопасности. – Что такой кислый? Опять с Гаевым не поладил?
– Опять, – мрачно отозвался Алешин.
– И что это у тебя с ним вечно стычки? – спросил Варгин, протягивая Семену руку.
– Поучает все меня, – криво усмехнулся Алешин. – А сам, между прочим, сидит почти безвылазно в своей норе и о настоящей жизни понятия не имеет, А тоже, наверно, считает себя патриотом.
– Здорово, видать, он тебя допек! – рассмеялся Варгин. – Но только ты зря на него ополчился. Говорят, он человек тихий, безвредный. Просто у тебя самого характер слишком ершистый.