Po tu stornu
Шрифт:
Вот Юра с Костей подымутся, Люся поправится — начнём огрызаться как следует...
Вова и Жора радовались, что они понимают друг друга с полуслова, во всём согласны, верят друг другу. И Вова, оглядев товарища, как-то внезапно понял, что перед ним уже вовсе не тот вихрастый, озорной мальчуган, который вошёл в вагон, когда их отправляли в Германию, а крепкий, смелый и сильный друг по борьбе.
Люся поправилась быстро и этим во многом была обязана Жоре, который почти каждую ночь доставал для неё немного молока, рискуя быть жестоко
Костя стойко терпел боль, но не мог забыть перенесённых надругательств. Его как будто подменили, исчезла обычная сдержанность, и он открыто, громко выражал свою ненависть к фашистам. Теперь уже друзьям приходилось останавливать его, если вдруг на работе появлялась Эльза Карловна, оберегать, чтоб он зря не попался, не устроил какую-нибудь неосмотрительную демонстрацию перед ненавистным врагом.
Юра же от побоев и голода совершенно ослаб и окончательно заболел. Вечерами у него был сильный жар, болела голова, душил сухой кашель. Он подолгу не мог уснуть, ходил по комнате или, задыхаясь, сиротливо сидел в углу.
Может быть, у него туберкулёз?— предположил Жора. Вечерами лицо Юры пылало болезненным румянцем, чувствовал он себя очень плохо, просил молока, а, если не давали, нервничал, сердился на товарищей и часто просил, чтобы открыли форточку: ему не хватало воздуха.
Ребята много говорили о Павлове — это подымало их силы. Как-то само по себе получилось, что Вова стал их вожаком. Он решил действовать смелее и решительнее и ждал только удобного случая.
Шёл ноябрь. Сиротливо вздрагивали от резкого ветра оголенные тополя; во всех концах огромного опустевшего двора курились сизые дымки. Мальчики подгребали мусор, опавшие листья и сжигали всё это. Дым ел глаза, в горле першило, и казалось, не будет конца этой «осенней приборке».
Вова ещё утром заметил в доме какую-то суету, но не обратил на неё внимания. Толстая ведьма только разок появилась во дворе, крикнула: «Делайт карошо!» и больше не показывалась.
Присев на корточки, Вова изо всех сил раздувал непослушный костёр.
Дыши глубже!— услышал он насмешливый голос Жоры.— Подмога бежит!
Вова оглянулся и увидел бегущего от дома Костю. Костя опустился рядом с Вовой и, размахивая руками, будто он раздувает огонь, быстро проговорил:
Они сейчас уедут на два дня, я сам слышал. И Эльза, и дочка. На ярмарку поедут, а Лунатика и Макса оставляют за хозяев.
Вечером Макс запер ворота и ушёл спать. Лунатик сторожил дом, не выходя из комнат Эльзы Карловны. На голубятне впервые почти свободно собрались мальчики и девочки. В тесной каморке было душно, и ребята оставили дверь открытой, на всякий случай завесив только окно поплотнее.
Дня три назад к Вове вернулась последняя, истрёпанная и замусоленная тетрадка книги «Как закалялась сталь». Теперь у каждого свежи были в памяти мельчайшие подробности подвигов Павки Корчагина и его друзей — комсомольцев и коммунистов. Вова решил опять начать сбор с разговора об этой книжке, но, неожиданно встретившись с грустным взглядом Люси, подумал, что вот каждый про себя все эти дни вспоминал об Ане, горевал, хоть и не высказывал вслух своих чувств.
Как жаль, что Ани с нами нет...
В голубятне стало совсем тихо.
Да, все мы Аню жалеем, вспоминаем о ней. Она хорошая была девочка, ничего дурного о ней не скажешь,— после долгого молчания заговорил Вова.— А поступила неправильно.
Дай я скажу!—вскочила Шура.— Мы Аню любили, даже когда трудно с ней было, и она не обращала на нас внимания. Люся меня даже упрекала, что я не чутка к ней. Совсем недавно она про свою жизнь рассказывала, так я потом до утра плакала.
Люся всхлипнула. Шура укоризненно посмотрела на подругу и продолжала:
Но я больше плакать о ней не буду. Вова прав: она не должна была так поступить! Она не верила в свой народ, в свою Родину... Мы так хотели ей помочь, а она нас сторонилась. Всё одна и одна... Разве мы хуже её?—Шура вскинула голову, и глаза её сверкнули.— Разве нам легче, чем ей? Как она посмела сдаться? У нас есть сильная и прекрасная Родина. Разве она нас оставит в неволе? Нас и в семье, и в школе учили не только ненавидеть врагов, но и бороться с ними, смело, дружно.— Шура провела рукой по лбу.— А для Ани в книжках было одно, а на деле совсем другое. Конечно, Аня была слабая духом, изнеженная. Дома она всё за мамину юбку пряталась... Конечно, фашисты её довели до такого несчастья. Но и она сама была виновата, что дала себя победить.
Шура села, смущённая такой длинной речью.
Павка Корчагин,— сказал Вова,— тоже был сначала одинок и тоже жил среди оккупантов, помните? Но он не побоялся выкрасть у врага пистолет, чтобы бороться, и товарищей себе верных нашёл. Значит, и мы можем, как он...
— Так давайте же решим, что мы будем делать?—нетерпеливо перебил его Жора.
Скоро наш великий праздник. По-моему, мы должны сделать подарок товарищу Павлову и всем пленным,— предложил Костя.— Для начала надо им табак передать, который Жорка достал.
А главное, ножницы раздобыть надо, большие ножницы! Павлов очень просил,— поддержал Костю Вова; теперь он уже знал, зачем нужны пленным ножницы, но пока Павлов велел хранить это в тайне...
Юра, еле сдерживая кашель, приподнялся на постели:
Письмо надо им к празднику написать! Такое письмо, чтоб они знали, что мы, советские ребята, помним в этот день о Родине и о великом празднике.
Обязательно надо написать!
И ножницы хоть из-под земли достать,— прибавил Жора.
Шура и Люся, пошептавшись, пообещали, что они раздобудут ножницы в хозяйском доме и постараются хоть понемножку утаивать на кухне продукты для пленных.
— Если попадётесь—всё пропало: убьют,— предупредил их Вова.
Но это не испугало девочек. Они понимали: задание Вовы — это задание Павлова, старшего товарища-коммуниста.
«ПРОЩАЙ, ЮРА»!