По ту сторону фронта
Шрифт:
А. Г. Перевышко
Зам. командира В. А. Черкасов
Учитель
Начальник нашего центра И. Н. Черный с группой партизан (стоит пятый слева)
…Рассвело. Мы отошли километра за три от переправы. Фашисты нас не преследовали. Стрельба почти прекратилась. Выставив круговое охранение, партизаны приводили себя в порядок: выкручивали и сушили одежду, разбирали и протирали оружие. Крывышко, у которого остались только гранаты да ракетница, подсел к старому Кулундуку и, поглядывая с завистью на его разобранную винтовку, бубнил:
— Если бы я знал, что это он самочинно, я бы его из своей СВТ стукнул: не наводи панику. Недели нет, как в партизанах, — и уж командует: «За мной»… Стукнул бы — и отвечать бы не стал… А то гляди: и паника, и командир потерялся…
— И ты — без винтовки, — усмехаясь, добавил Кулундук.
Ясно, что Крывышко говорил о Махове. Я прикрикнул на него за такие разговоры, но подумал, что кое в чем он прав. В самом деле: командир потерялся. Не убит, не ранен, не в плен попал, а именно — потерялся. Самое нелепое и невероятное!.. Зло меня разбирало, смотреть было тошно на Сураева и особенно на Махова, которого я считал основным виновником всей этой истории. Вот приняли человека без проверки, а он поднял панику.
От встреченных в лесу крестьян мы узнали, что мост на Суле уже давно и систематически приводится в негодность партизанским отрядом Рыжака. Восстановленное днем снова разрушается ночью, полицейская охрана разгоняется. А дорога в Столбцы имеет серьезное значение, мост нужен фашистам. И вот — как раз в ночь нашего перехода — целый батальон гитлеровцев устроил около моста засаду. Если бы мы не свернули с дороги в сторону, мы бы напоролись на нее. Фашисты и не преследовали нас именно потому, что ожидали нападения на мост, и движение наше приняли за ложный маневр Рыжака. А Рыжак, очевидно предупрежденный кем-то, в эту ночь не появлялся совсем и таким образом избежал засады.
Результаты ночной стрельбы выяснили двое местных крестьян и пастушонок-подросток, посланные нами в разведку: ни одного убитого, ни одного раненого не осталось на месте перестрелки; и пленных у фашистов не было. Стало быть, Батя и остальные партизаны живы: они или ушли вперед, или свернули куда-нибудь в тот момент, когда началась стрельба; стало быть, нам надо продолжить движение по тому же маршруту, и они присоединятся к нам.
В середине дня мы пошли дальше вдоль правого (южного) берега Сулы, к вечеру встретили Сивуху и еще двух партизан, которых Батя выслал за нами, а когда начало темнеть, весь отряд снова был в сборе.
Поход продолжался, но неприятный осадок долго еще оставался на душе, и еще одним жестоким уроком обогатился наш партизанский опыт. Вот что значит паника! Вот что значит один невыдержанный, не проверенный на деле, не привычный к партизанским условиям человек!..
Кстати, и Махов, и Демидов так и не стали настоящими партизанами. Демидов сбежал от нас в Столбецком лесу, а Махов был расстрелян партизанами. В районе Червоного озера ему с группой поручили взорвать три поезда, а он зарыл взрывчатку, болтался
Самым тяжелым последствием происшествия на Суле была потеря связи с Москвой. Все мы нервничали, особенно — Батя. Опытный радист Золочевский решился полностью разобрать свою рацию. Это запрещено всеми инструкциями и наставлениями; не всякий радиотехник справится с этим в полевых условиях, да никто и не возьмется за это без крайней нужды. Но у нас иного выхода не было. И Золочевский сумел не просто разобрать и собрать — он сумел восстановить испорченную радиостанцию. Связь с Большой землей снова наладилась.
С ведром Крывышко так и не расстался. Даже отправляясь на диверсию (было это через несколько дней, уже за Неманом), захватил его с собой. Всю дорогу оно надоедало диверсантам своим мерным побрякиванием. А Крывышко, как назло, во время этой экспедиции провалился в волчью яму, и ведро загремело как-то особенно громко. Подбежали товарищи, вытащили неудачника. Посмеялись.
— Он нарочно ведро носит, чтобы слышно было, когда упадет.
А Перевышко, командир группы, не на шутку рассердился:
— Долго ты будешь таскаться с ним, как дурень с писаной торбой?.. Бросай!
Крывышко ответил прежним своим обещанием:
— Я в нем особенный суп сварю.
— Нет тебе другой посуды супы варить!
Но ведро действительно пригодилось. Мы тогда шли на юго-запад по районам Западной Белоруссии, громили сельские управы, разбивали маслозаводы и смолокурни, разгоняли полицаев и заготовителей, взрывали мосты и дороги. Не встречая серьезного сопротивления со стороны фашистов, мы, пожалуй, слишком осмелели: передвигались почти открыто, пренебрегали маскировкой. А немцы тем временем следили за нами, подтягивали силы, блокировали населенные пункты, исподволь окружая отряд. Они не торопились, не наступали, уверенные, что в конце концов партизаны сами попадут в расставленную ловушку.
Расчет, казалось бы, был верный, но партизаны обманули врага. Оставшись без продовольствия и видя себя окруженными, мы не полезли на рожон — на фашистские гарнизоны, а двое суток брели непроходимыми лесами и болотами. К концу второго дня, когда оставалось сделать последний бросок, чтобы вырваться из вражеского кольца, отряд вышел из лесу к какой-то деревне. Там тоже стояли немцы, но на опушке паслось стадо. Показываться на глаза пастухам было бы опрометчиво, а накормить людей необходимо — все вымотались, изголодались, изнемогали от усталости. И вот Цыганов, Бурханов, Тамуров и Крывышко подкрались к стаду и похитили двух овец так, что пастухи даже не заметили. Овец закололи и отошли в глубь леса так же незаметно, как и появились. Развели костер, и тут оказалось, что из всей хозяйственной посуды сохранилось в отряде одно только Крывышкино ведро. В нем и варили. И хотя суп получился вовсе не «особенный» и даже хлеба к нему не было, — бойцы ели его с особенным удовольствием и усердно хвалили предусмотрительность Ивана. Из окружения мы успешно ускользнули.
Под Гавриловичами наш отряд уничтожил большой маслозавод. Партизаны коверкали машины, разбивали большие чаны для сливок, а сами сливки выливали прямо на землю, смешивая с пылью. Когда дошла очередь до бидонов, в которых возят сливки, Батя сказал:
— Постой-ка… А не захватить ли нам их с собой?
Так и сделали. Взявшись по двое за ручки бидонов, партизаны понесли их в лес. Ноша была тяжелая, и поэтому, отойдя от завода километров пять, остановились на привал. Был хороший июньский вечер. На полянке, где мы расположились, только что скосили сено, и оно еще лежало в валах. Готовая постель. А ужинать было не нужно: ребята еще на заводе напробовались молока.