По воле судьбы
Шрифт:
Они рассказали Помпею, как Цезарь расположил свои силы, и указали на слабину в его обороне.
Помпей атаковал на рассвете семнадцатого. Слабое место Цезаря находилось на дальнем южном конце фортификационных линий, где они поворачивали на запад и направлялись к морю. Здесь еще не закончилось строительство второй, наружной, стены. Эта внешняя стена была не защищена, и со стороны моря обе стены нельзя было считать надежными.
За этим участком приглядывал девятый легион Цезаря. На него накинулись все шесть римских легионов Помпея, а пращники, лучники и часть легкой пехоты каппадокийцев тайком обошли вокруг за незащищенной стеной и напали на девятый сзади. Тот небольшой отряд, который привел
Все изменилось, когда прибыли Цезарь и Антоний с хорошим подкреплением, но до тех пор Помпей прекрасно использовал время. Он поместил пять из шести своих легионов в лагерь поверженного девятого, а шестому велел занять пустующий лагерь поблизости. Цезарь послал тридцать три когорты, чтобы выбить оттуда наглецов, но те запутались в фортификационных ходах. Чувствуя близость победы, Помпей двинул на Цезаря всех своих конников. Всех, какие только сумели вскарабкаться на оставшихся у него лошадей. Но Цезарь ретировался с такой быстротой, что кавалерия захватила лишь воздух. Очень довольный собой, Помпей вернулся назад, вместо того чтобы приказать кавалерии преследовать исчезнувшего Цезаря.
— Какой же он все-таки идиот! — сказал Цезарь Антонию, когда благополучно привел всю свою армию в главный лагерь. — Послав кавалерию следом за нами, он выиграл бы войну. Но он этого не сделал, Антоний. Похоже, знаменитое везение Цезаря заключается в том, что он сражается с дураками.
— Мы останемся здесь? — спросил Антоний.
— О нет. Диррахий теперь нам не нужен. Мы свернем лагерь и ночью скрытно уйдем.
Помпей вел себя как слепец. Возвратившись с ликованием на Петру, он даже не удосужился посмотреть с высоты, что делает Цезарь.
Утром тишина на фортификационных линиях и отсутствие дыма сказали ему, что Цезарь ушел.
Помпей зашевелился, приказал части своей кавалерии скакать на юг, чтобы помешать Цезарю перейти Генус, но конники опоздали. Слишком уверенные в себе после вчерашней победы, они перешли реку и наткнулись на силы Цезаря, которых не встречали раньше, — на его германскую кавалерию. Та с помощью нескольких когорт пехоты погнала их прочь, и они понесли большие потери.
На Эгнациевой дороге сильно потрепанная конница Помпея столкнулась с самим Помпеем, который решил нагнать армию Цезаря. Ночь противники провели на противоположных берегах Генуса, а на другой день к полудню Цезарь ушел. Помпей тоже протрубил сигнал к общему построению, однако обнаружилось, что, не подозревая о желании своего генерала задать противнику новую трепку, некоторые солдаты вернулись на Петру, чтобы забрать оставленное там имущество. Всегда ревностно относившийся к численности своей армии, Помпей решил их подождать. И так и не догнал Цезаря. Тот, как призрак из подземелья, все маячил перед ним и маячил, а в районе Аполлонии бесследно исчез.
К двадцать второму квинктилия Помпей и его армия возвратились на Петру, чтобы отпраздновать как подобает свое торжество и поскорее послать сообщение в Рим. Цезаря больше нет! Поверженный Цезарь отступает сломя голову! И если кто-то сомневался, можно ли считать поверженным полководца, совершающего маневр во главе своей армии, потерявшей лишь тысячу человек, то он держал свои сомнения при себе.
Впрочем, люди всегда рады праздникам, а счастливее всех в этот день был Тит Лабиен, который триумфально провел за собой несколько сотен солдат из девятого легиона, захваченных во время сражения в плен. Перед Помпеем, Катоном, Цицероном, Лентулом Спинтером и Лентулом Крусом, Фаустом Суллой, Марком Фавонием и всеми остальными Лабиен продемонстрировал свою сверхъестественную жестокость. Солдат девятого сначала осмеяли, потом выпороли,
Потрясенный Помпей беспомощно смотрел на все это, испытывая неодолимую тошноту. Казалось, он не понимал, что в его власти остановить Лабиена. Он ничего не сделал и ничего не сказал ни во время пыток, ни после, когда брел в свой шатер.
— Он не человек, он чудовище! — сказал, догоняя его, Катон. — Почему ты разрешил ему такое, Помпей? Что с тобой? Мы же только что разбили Цезаря, а ты все отмалчиваешься, демонстрируя свою беспомощность, неспособность контролировать своих легатов!
— А-а! — воскликнул Помпей, чуть не плача. — Чего ты от меня хочешь, Катон? Чего ты от меня ожидаешь, Катон? Я не настоящий главнокомандующий, я — кукла, которую каждый считает себя вправе дергать туда-сюда! Как контролировать Лабиена? Я что-то не видел, чтобы ты вышел вперед и сам попытался его урезонить! Как контролировать землетрясение, Катон? Как контролировать извержение? Как контролировать человека, перед которым трепещут германцы?
— Я не могу поддерживать армию, в которой творится такое! — сказал верный своим принципам критик. — Если ты не выгонишь Лабиена из наших рядов, наши пути разойдутся!
— И пожалуйста! Уходи! Я это как-нибудь переживу! — Помпей перевел дыхание, потом крикнул вдогонку Катону: — Ты кретин, Катон! Ты чистоплюй! Неужели ты не понимаешь? Никто из вас не умеет сражаться! Никто из вас не может командовать! А Лабиен может!
Он вернулся к себе, там его ждал Лентул Крус. О противный!
— Вонь, как на бойне! — презрительно воскликнул Лентул Крус, принюхиваясь. — Мой дорогой Помпей, неужели ты должен держать при себе подобных животных? Неужели ты не можешь сделать хоть что-нибудь правильно? Зачем ты объявляешь о великой победе над Цезарем, когда тот вовсе не разгромлен? Он просто исчез! А ты его даже не ищешь!
— Хотел бы и я исчезнуть куда-нибудь, — процедил сквозь зубы Помпей. — Если ты не можешь предложить ничего конструктивного, Крус, не тяни время. Ступай, пакуй свои золотые тарелки и рубиновые бокалы! Мы выступаем.
И в двадцать четвертый день квинктилия он действительно выступил, оставив в Диррахий пятнадцать когорт раненых под патронажем Катона.
— Если ты не возражаешь, Магн, я тоже останусь, — сказал, нервно вздрагивая, Цицерон. — Боюсь, на войне от меня мало пользы. Вот если бы мой брат Квинт был с тобой! У него большой воинский опыт.
— Да, оставайся, — устало согласился Помпей. — Ты будешь здесь в безопасности, Цицерон. Цезарь идет в Грецию.
— Откуда ты знаешь? А что, если он остановится в Орике и перекроет тебе путь в Италию?
— Только не он! Он просто пиявка. Репейник.
— Афраний хочет, чтобы ты отказался от идеи восточной кампании и поскорее вошел в Рим.
— Я знаю, знаю! Чтобы потом устремиться на запад и отбить обе Испании. Заманчивая фантазия, Цицерон. Но только фантазия, и ничего больше. Это самоубийство — оставить Цезаря за спиной, в Греции, в Македонии. Я потерял бы всех восточных клиентов. — Помпей дружески похлопал соратника по плечу. — Не беспокойся обо мне, Цицерон. Я знаю, что делать. Осторожность велит мне продолжать ту же стратегию, что и раньше, то есть изматывать Цезаря, не давая сражений, хотя этим многие недовольны. И все же я им не уступлю. Цезарь устал, он уже на пределе. Он отстает от меня на несколько дней. У меня будет время заменить мулов и лошадей. Я купил других у даков и у дарданов. Они ждут в Гераклее. Их не так много, как бы хотелось, но все лучше, чем ничего. — Помпей улыбнулся. — Сципион, наверное, уже в Лариссе.