По Японии

Навлицкая Галина Брониславовна

Утром, сидя в автобусе, отвозившем нас на работу, я вела с собой «внутренний разговор» на два голоса.

— Значит, так-таки и просидишь в отеле, в номере с наглухо завинченными окнами и плотными шторами? — говорил первый голос.

— Угу, просижу. Что поделаешь! Чужая страна, чужие порядки. Опять же инструкция… — отвечал второй.

— И будучи впервые в стране — отгородиться от нее бетонными стенами, не увидеть самой, своими глазами, не почувствовать… — удивлялся первый голос.

— Но ведь можно видеть своими глазами многое, но… не обязательно тайфун! — защищался второй.

— А что тайфун — это не часть жизни японца? — ехидство звучало вполне откровенно. — Или его лучше видеть чужими глазами?

Второй голос

что-то неразборчиво мямлил, а первый весьма отчетливо резюмировал:

— Боишься.

— Не-ет, — тянул второй.

— Ну так в чем же дело?

На этом диалог прервался, ибо наш шофер последним лихим разворотом руля подкатил автобус к самому подъезду, и все заспешили к выходу.

В 12 часов работа закончилась, и, когда схлынули толпы токийцев, спешивших добраться до дому, я тихонько подошла к створкам дверей и выглянула на улицу. Там было темно, во всяком случае больше было похоже на сумерки, чем на полдень. Совсем рядом что-то громко выло, как будто где-то в горах в глубоком ущелье металась ночная вьюга. Не понимая еще до конца, в чем дело, я выскользнула наружу и пошла между низкими деревянными строениями. Это выл ветер, однако внизу еще было полное безветрие. Вой шел сверху, где ветер кружился в спустившихся тучах, и, видимо, вся сила, которую он собирался обрушить на город, была еще впереди. Однако очень скоро крутящиеся струи спустились вниз, и двигаться стало трудно. Можно было идти только в ногу с ветром, идти навстречу его полету было бессмысленным занятием. Грязные потоки воздуха, в которых кружились щепки и обрывки бумаги, подхватили меня и потащили, толкая по улице с такой же легкостью, с какой они несли миллионы соринок. Светлое платье, выглаженное только утром, в несколько минут превратилось в серую тряпку. За ворот сыпались бесконечные пригоршни пыли, сухой и колючий песок скрипел на зубах, а волосы, густо напудренные суглинком, стали тверже парика. Рядом со мной, как бы очерчивая линию движения ветра, летели полотнища сорванных бумажных вывесок с мелькающими красными и черными иероглифами, жестяные указатели на треугольных подставках, с грохотом катились мусорные урны, выдернутые кустарники растопыренными корнями, как руками, цеплялись за мостовую. Сила ветра удесятерялась с каждой минутой. Тайфун стремительно приближался.

И тут меня потащило на мостовую. Я отчаянно упиралась, сразу вспомнив страницы японских газет, где подсчитывались жертвы, брошенные тайфуном под колеса автомобилей. Короткая эта борьба окончилась бы, конечно, не в мою пользу, если б не телеграфный столб, внезапно возникший за пеленой пыли. Я неслась к нему, как к своему спасителю, не задумываясь о том, что встреча может оказаться не столь уж приятной. Наконец наше свидание состоялось. Вытянув вперед руки, я попыталась смягчить силу удара. Но все же он, наверное, был не меньше знаменитого удара дяди Митрофанушки о притолоку конюшни, когда резвый конь внес его туда на полном скаку.

— Целы ли ворота, то бишь столб? — спросила я, потирая лоб. Столб был цел, он стоял, как все японские столбы, прочно и плотно был облеплен многочисленными полосами объявлений с крупными черными иероглифами. Одно из объявлений было оторвано ветром и махало листом прямо над моей головой. На этом куске листа, как крылом осенявшем мою голову, было два крупных иероглифа — счастье и спокойствие.

Непонятно, почему таким страшным бедствиям, как тайфун, во всем мире даются красивейшие женские имена— Нэнси, Юнона, Флора? Но обдумать этот вопрос до конца мне не удалось, с неба хлынули потоки воды, мгновенно охладившие голову и отбившие охоту заниматься размышлениями. В первую минуту было очень неприятно, как будто на тебя неожиданно вылили бочку воды, ну а потом — бочкой меньше, бочкой больше — как-то стало абсолютно все равно.

— Гамбарэ, мисс, гамбарэ! (Держитесь!) — рядом послышался скрип тормозов, и из-за стены дождя выскочило такси.

В двух шагах от

меня упала сорванная ветром вывеска с железными крючьями.

После мы ехали по пустому мертвому городу. Он был сер и глух, закрыт и завешен, застегнут, как мундир до самой последней пуговицы. Улицы были абсолютно пусты. Японцы — народ дисциплинированный, вспомнила я.

Машины подбирали последних пешеходов и развозили их по домам. Общественный транспорт не работал. И вдруг… проезжая около большого универмага, я увидела его освещенным, как всегда. К величайшему моему изумлению, он работал!

Фирма точно учла психологию работающего, вечно занятого человека. Освободившись намного раньше обычного срока, каждый стремился забежать сюда на несколько минут и сделать одну-две покупки.

Через несколько минут я была у отеля.

Пока я сделала два шага, отделявшие машину от подъезда, на меня вылилось еще бочки три воды. В сверкающий начищенный вестибюль я вошла, предварительно вылив воду из туфель.

— Са-а! — только и мог выдохнуть мой знакомый мальчишка — бой, выскочивший из-за конторки и со всех ног бросившийся открывать мне лифт.

— Гарина-сан^[7]! Вот ваши ключи! О-цукарэ сама дэсита! (Извините, что вас утомили!) — Это он извинялся за тайфун!

Но я не имела претензий к погоде. Вид у меня, конечно, был не блестящий, но зато я была горда тем, что хлебнула настоящего японского тайфуна. В платье, с которого текло и капало, я прошествовала в вылизанный до блеска, услужливо распахнутый розовый коробок лифта.

Но уж если быть точной — то, что я видела, было только началом тайфуна. Настоящее действие его я увидела час спустя по телевизору. Тайфун, шедший широким фронтом на Токио, вдруг сменил направление, и вся сила его обрушилась на Осака. От кадров, сменявшихся на экране, веяло ужасом: вырванные деревья, начисто разрушенные дома, засыпанные обломками, дымящиеся трамвайные пути с растерзанными маленькими вагончиками. Сухие цифры без всяких комментариев шли за этими кадрами. Беспощадная их объективность была самой яркой иллюстрацией — 260 человек убиты и ранены, разрушено 216 домов, снесена плотина, затоплен целый район.

Теле- и кинооператоры работали рядом с пожарными и спасательными командами. У тех и других на головах были белые широкие каски — труд их был одинаково опасен в зоне тайфуна. Защищая камеры и «юпитеры» от воды, они делали свое обычное дело, ибо телевизионные фирмы и кинокомпании были заинтересованы в том, чтобы как можно раньше, опередив других, выпустить на экран ленту о тайфуне. Это была не укладывающаяся в паши представления специфическая категория японского «обычного», хотя мы понимали, что и тут, рядом с человеческим несчастьем, рука об руку, не отставая ни на шаг, шла конкуренция.

И надо отдать должное мастерству операторов и работников телевизионных компаний, отснявших и выпустивших ленты на экраны буквально через два-три часа после начала тайфуна, — они были сделаны с профессиональным мастерством и блеском. Вся страна смотрела этот «фильм ужасов». Но нельзя было не задуматься над тем, что было бы гораздо меньше разрушений и жертв, если бы государство строило новые плотины и своевременно ремонтировало старые. Тогда бы не повторялась страшная история Нагои — огромного города, затопленного из-за того, что во время тайфуна рухнула плотина, давно нуждавшаяся в ремонте.

Тайфун бушевал почти двое суток.

Наши товарищи, ехавшие в Осака, лопали почти в эпицентр тайфуна. Поезд остановился в ущелье, и это спасло его, хотя и здесь вихрями, метавшимися между гор, так швыряло и качало вагоны, что в течение суток запертые в этой воющей трубе голодные и невыспавшиеся люди пребывали в величайшем напряжении, ожидая каждую минуту катастрофы.

Но прошел тайфун, и, едва улеглись его свирепые потоки, вышли на улицу люди, расчищая завалы, восстанавливая плотины и дома, воссоздавая с величайшей точностью все, что было раньше.