По Японии
Шрифт:
Правда, за последние годы в быт обеспеченного японца, в его домашнее окружение вошло множество новых вещей — это не только телевизор и установки кондиционированного воздуха, но прежде всего европейская мебель, по-европейски оборудованные комнаты. Такой японец сегодня жалуется, что жизнь «на два дома» требует все новых и новых непредвиденных расходов, но тем не менее эти «два дома» не уступают друг другу — в национальном японском доме появляются комнаты с пластиковым полом, с креслами, диванами и книжными шкафами, а в квартирах многоэтажных домов хозяева обязательно оставляют одну-две комнаты в национальном стиле. Если же квартира мала, то хотя бы на метровом пространстве пола создается садик с карликовой сосной в плошке и каменным фонарем.
Любовь японцев к национальному
Движения японки, раздвигающей сёдзи, каждый раз напоминали мне наш апрель, весеннюю мойку окон, первые распахнутые рамы, свежий ветер, рванувшийся в комнату, сквозняк, шевелящий волосы и гладящий щеки, когда вместе с чистотой сияющих стекол в дом входит простор неба с бегущими облаками, качание легкой сетки робких еще ветвей тополя или березки-горожанки, поднявшейся по соседству с серой толщей асфальта. Правда, лишь эта недолгая весенняя свежесть стекол способна создать иллюзию отсутствия преграды между комнатой и внешним миром. И в этом смысле светлые окна наших новых застроек с их огромной плоскостью стекла, изгнавшей дробность старых рам, с их стремлением занять чуть ли не всю стену, полностью используют все, в об-щем-то весьма ограниченные возможности сближения комнаты с внешним миром. Но вряд ли существует какой-либо другой тип дома, кроме японского, который так естественно, так гармонично, не нарушая красоты внутреннего пространства, может соединить его с окружающей природой, пустить в дом звон ручья и шорох игл низкорослых сосен. Правда, при этом всплывут в памяти здания, созданные Миес Ван дер Роэ, Саариненом, Райтом, — прозрачные коробки из стали и стекла, маленькие виллы с полузакрытыми внутренними двориками и стеклянными стенами, едва приподнятыми над землей. Но ведь все основные черты современного стиля, в котором построены эти здания, далеко не новы, все это в той или иной мере было найдено и использовалось очень давно японской национальной архитектурой.
По словам французского архитектора Рагона, японская архитектура сейчас одна из самых современных и модных. Но если уж говорить о моде, то эта «мода» для японской архитектуры длится века. Те ее черты, которые вошли сейчас в общемировой стиль — каркасное строительство и его основные элементы, стены, не несущие никакой нагрузки, четкие ясные линии, сочетание здания с окружающим пространством, — всегда были древней органической сущностью, основой японского национального зодчества. И даже то, как оформляется современный интерьер, как подчеркивается архитектором незагруженность пространства, эти закрытые и полузакрытые внутренние дворики с деревянными решетками, тростниковыми и полотняными тентами — все это имеет самое непосредственное отношение к стилю японской архитектуры, японскому интерьеру, для которого прежде всего характерен простор помещений.
…Медленно ползут сёдзи, открывая светлые татами на полу и лишенные украшений стены; дом шагает в окружающий мир, и в то же время мир этот шорохом трав, лунной дорожкой на воде, замшелыми камнями ложится у самого порога, вплывает в него волнами ночной свежести, приглушенным звоном цикад, дыханием куста, обрызганного утренней росой…
Как-то в утреннем выпуске «Асахи» появилось объявление, что в парке Уэно будет экспонироваться выставка работ Родэна, привезенная из Франции. Днем об этом же сообщило радио. В метро я услышала разговор. Говорили две иностранки.
— Какая чепуха — Родэн в Уэно! Неужели не могли разместить выставку в другом месте? Это все равно, что поставить «Мыслителя» в японском интерьере, на татами. Абсурд! Он не будет смотреться!
На следующий день я отправилась в Уэно, очень японский парк, с красивыми низкорослыми соснами, с каменистыми дорожками и неумолчным стрекотом цикад, с чайными павильонами, где за раздвинутыми стенами действительно светлели татами.
Оказалось,
И тут же рядом, посредине дворика, образованного этими зданиями, прямо под открытым небом сидел «Мыслитель», а чуть поодаль, в глубине, ближе к стенам, темнела группа «Граждане Кале». У ног их, уткнувшись в каменный газон, лежала треугольная тень от «модерного» холла.
Несомненно, создатели экспозиции проявили незаурядный вкус и такт. Пожалуй, трудно было найти более удачное место для группы «Граждане Кале». Здесь под открытым небом, на земле Хиросимы и Нагасаки, трагедия прошедшей эпохи обретала современный голос, неожиданную способность языком образа говорить «через века» о вполне понятном и близком для японца, перекликаясь с его сегодняшним днем, с судьбами его страны.
Соседство современной архитектуры не меняло облика этих вещей, скорее оно выступало просто показателем разных ступеней исторического развития в общем поступательном движении человечества. И смотрелось это так, как смотрится древний японский «сад камней» рядом со стеклянным кубом современного здания или статуя Венеры и Олимпийский факел на фоне четких линий овальной чаши Национального стадиона.
Не знаю, смотрелся ли бы «Мыслитель» на татами, в сравнительно небольших габаритах японского интерьера с низким потолком. Возможно, что и нет. Но древний японский сад, каменные газоны, бамбуковые домики с раздвинутыми стенами, новейшая архитектура — творения зодчих XX века и работы Родэна — весь этот комплекс выглядел исключительно гармонично.
Когда мы говорим об общечеловеческой материальной и духовной культуре, это нередко звучит абстрактно. А вот тут, в японском парке Уэно, с удивительной наглядностью, может быть, даже слишком наглядно, словно студенческое пособие, был продемонстрирован живой кусочек такого органического единства, которое складывается веками и в создании которого участвуют разные народы.
Выставка в парке Уэно убедительно свидетельствовала о все более активном взаимодействии всего японского со всем неяпонским. Органическое слияние, именно слияние, а не холодное нейтральное соседство Востока и Запада стало основной из характерных черт современной Японии.
Дожди, землетрясения и тайфуны
Я приехала в Японию в середине июля. Сезон дождей — «цую» уже окончился. В течение полутора месяцев, начиная с середины мая, дождь сплошной пеленой окутывает страну. Я очень жалела, что не застала «цую», хотя мои товарищи, приехавшие раньше, с сомнением покачивали головами: «Есть о чем жалеть, зачем это вам понадобилось день и ночь ходить насквозь промокшей и слышать бесконечный шум воды?»
А я жалела, что не слышала этого шума. Мне кажется, что слушать дожди очень интересно. У каждого дождя свой голос и свои повести, и он обязательно несет приметы земли, в которой рождается. Любой из нас прекрасно знает голоса российских дождей. Да и как не знать, если шорохи их идут за нами с далекого детства и память хранит неистовый гул весеннего дождя, короткого, внезапного, хмелеющего, словно озорной мальчишка, от собственной энергии, и спокойную широту и щедрость летнего, и тихую безысходность осеннего. Они, эти заунывные осенние дождики — самые интересные рассказчики. Неторопливо тянут они над землей свою мокрую сеть и рассказывают долго, с каким-то философским раздумьем, вполголоса, а то и шепотом удивительные истории.
Вот в такие дни хорошо шагать по московским улицам, теряющимся в тумане, когда струйки то сердито, то миролюбиво выстукивают по тонкой скорлупке зонтика и тысячи маленьких капель, как добрый спутник, шлепающим шажком семенят рядом.
Но японские дожди, если ссылаться на литературу, отличаются совсем иным нравом. Поэты пишут о них так:
Иглы падают, падают, летят иголки.
Тепловатые гвозди сыплются колко
С неба без отдыха и без срока…