По законам Дикого Запада
Шрифт:
На этот раз бежать темным тварям не удалось. Они вскинулись, словно желая броситься и растерзать Клива, но изрешеченные пулями, упали, почти скрыв под собой лежащие на кровати фигурки. Револьвер в его руке сухо щелкнул, сообщая хозяину, что барабан пуст. Бросив оружие в кобуру, Клив шагнул к кровати и склонился над лежащими на ней телами. Темная плоть призраков таяла как ночной туман под первыми лучами солнца, цвет из черного становился серым, потом прозрачным. Он уже различал очертания женщин, вернее девочки лет восьми и миниатюрной женщины. Заранее зная, что увидит, Клив напряженно всматривался в тающую завесу тьмы. На кровати, в разорванных окровавленных сорочках лежали его жена и дочь.
Люси лежала на спине, прижав руки к груди, словно обращаясь к Богу в последней, не услышанной им молитве. Лицо девочки, на этот раз не обезображенное выстрелом, выглядело спокойным, даже умиротворенным. Казалось, она спит, но… По-детски пухлые губы разбиты жестоким
Мери лежала на боку, закрывая рукой дочь, словно в последний момент своей жизни старалась защитить ее от смертельной опасности. Ночная сорочка, разорванная от ворота до поясницы, обнажала тонкое плечо и спину, покрытую синими отметинами кровоподтеков. Лица жены Клив не видел, лишь водопад густых волос и кровавое пятно, разлившееся по белой простыне.
Он сдавленно охнул и отпрянул от кровати, превратившейся в смертное ложе для его семьи. Минуту стоял, закрыв ладонями лицо, не в силах пошевелиться. Тихий звук вывел его из оцепенения. Дзинь! Словно вдалеке лопнула гитарная струна. Клив опустил руки и огляделся. В дальней стене комнаты, раньше глухой, появилась низкая деревянная дверь. До его слуха донеслись звуки ударов, стоны, пронзительный детский крик. Вырвав из кобуры револьвер, Клив мгновенно перезарядил оружие, заменив пустой барабан на снаряженный и бросился к двери. Душу терзала боль и отчаяние, а пылающий в сердце огонь требовал смерти виновных. Людей или призраков, Кливу было все равно.
Яростно рванув дверь, он переступил порог и замер, не в силах пошевелиться. Чья-то могучая воля сковала тело, запаяв его, словно доисторическое насекомое в прозрачный кусок янтаря.
Помещение, в которое попал Клив, никак не могло находиться в его собственном доме. Большая, размером с весь его дом, комната походила на лавку готового платья, но где увидишь лавку, сплошь заполненную индейским тряпьем? Куртки из оленьей кожи, расшитые ярким бисером, штаны с бахромой висели на чудных деревянных плечиках у стен. Там же, аккуратно разобранные по парам, лежали мокасины, сшитые вялеными кабаньими жилами. Ковры с орнаментом сиу, чероки, навахо покрывали добрую часть стены за странным торговым прилавком. Несколько манекенов, совсем не похожих на грубые деревянные чушки, виденные Кливом в лучших лавках Остина, выглядели так, словно их наряжал душевнобольной. Головной убор военного вождя семинолов соседствовал с отделанной бисером курткой чиппева и мокасинами хопи [19] ! Но, кто знает? Сделанный из дерева и стекла, прилавок стоил дорого и был по карману только процветающему торговцу. А между ним и входной дверью располагалась большая, почти во всю стену, витрина. Именно она вызвала у Клива смешанное чувство досады и восхищения. Он живо представил, как цельное стекло разлетается на осколки от пули, выпущенной подгулявшим ковбоем. Но особенно поразило Клива другое. За витриной, служившей окном в этой чудной лавке, царила кромешная тьма, указывающая на позднее время суток. А белый свет, заливавший помещение, струился сверху, из-под потолка, где на короткой ножке висела поражавшая воображение лампа. Четыре изогнутых рога оканчивались матовыми плафонами, сиявшими столь ярко, что у Клива заслезились глаза. Он видел подобный светильник в одном из салунов Хьюстона, где маленький пузатый человечек в толстых очках и засаленной жилетке взахлеб рассказывал о могучей силе под названием «электричество». С трудом водрузив на стол большую стеклянную бутыль, он подсоединил две проволоки, идущие от деревянной пробки к прозрачному шару размером с яблоко. «Сейчас вы узрите свет!» — провозгласил человечек и внутри шара загорелся тусклый огонек. Замершие в ожидании чуда, ковбои разразились громовым хохотом, в человечка полетели огрызки яблок и кукурузные початки.
19
Семинолы, чиппева, хопи — племена североамериканских индейцев.
«Электричество» — удивленно подумал Клив, на мгновение забыв про ужас своего положения. — «Старый мошенник был прав!» Едва эта мысль промелькнула в его голове, удивительный светильник мигнул и погас, погрузив помещение в темноту. Скованный таинственной силой, лишенный возможности видеть, Клив не смог бы сказать, сколько времени он провел, окруженный плотным, почти осязаемым мраком. Возможно, всего пару мгновений, а может минуты или даже часы.
Внезапно тонкая полоска света появилась в дальнем углу комнаты. Свет был тусклым, едва заметным, почти за гранью поля зрения Клива. Все еще обездвиженный, он до боли скосил глаза и скорее угадал, чем увидел очертания крутой деревянной лестницы, примыкавшей к стене за прилавком. Сноп света упал на ступени, белым пятном отпечатавшись на сетчатке и вызвав желание немедленно
Клив плотно сжал веки, спасая привыкшие к темноте глаза от ослепительного сияния, а когда снова обрел возможность видеть, обстановка в комнате разительно изменилась.
Большое, сплетенное из гибких ивовых прутьев кресло стояло по центру, между прилавком и манекенами. В нем, откинувшись на высокую спинку, сидел крупный, обрюзгший мужчина с широким, некрасивым лицом. Под блеклыми, навыкате, голубыми глазами, чернели мешки, толстые губы блестели от слюны. Еще двое мужчин стояли у кресла, глядя на сидящего в нем человека. Клив видел только их спины. Один высокий, коротко стриженный, в короткой матерчатой куртке и светло-голубых, вытертых на ягодицах джинсах. Второй — формой напоминавший шар, был одет в коричневый летний костюм из тонкой льняной ткани и мягкие кожаные мокасины. У ног «костюма» стоял плоский портфель лакированной кожи с большим латунным замком. В руках он держал несколько скрепленных между собой листов и яростно жестикулировал, обращаясь к сидящему в кресле человеку. Клив не слышал ни звука, хотя ясно видел, как шевелятся губы обрюзгшего мужчины. А когда высокий, на мгновение обернувшись, скользнул по Кливу холодным взглядом маленьких, близко посаженных глаз, тот понял, что его не видят!
Между тем, дела у человека в кресле шли все хуже и хуже. Когда высокий обернулся, окидывая комнату безразличным взглядом, Клив заметил рукоять пистолета, торчащую над поясом джинс. Нет, стоявшие перед креслом люди определенно не соседи, заглянувшие вечером на огонек. Кто же тогда? Грабители? Бандиты? И чего они хотят от раздавленного страхом мужчины?
В то время, пока Клив предавался бесплодным раздумьям, толстяк в костюме яростно взмахнул руками и швырнул бумаги на колени сидящего перед ним человека. Что-то прокричав, теперь, когда он немного повернулся, Клив видел, как шевелятся его губы, ткнул пальцем в рассыпавшиеся веером листы. Мужчина в кресле отрицательно покачал головой. Отчаявшись добиться своего, «костюм» обернулся к человеку с пистолетом с видом Понтия Пилата, умывающего руки перед народом Израилевым. «Высокий» безразлично пожал плечами и шагнув вперед, ударил сидящего в кресле человека большим костистым кулаком. Хотя удар выглядел медленным, почти ленивым, лицо мужчины сразу залила кровь. Он вновь отрицательно покачал головой. «Высокий» развел руками, словно признавая собственное бессилие, и покопавшись в кармане куртки, извлек маленькую черную коробку, с торчащим из нее штырем. Поднес к губам, что-то произнес и вновь уставился на окровавленного мужчину пустым безразличным взглядом.
Спустя минуту или две, точнее определить время Клив не сумел, он уловил движение в дальнем конце комнаты. Там, где располагалась ведущая наверх лестница. Отчаянно скосив глаза, он увидел настоящего гиганта, спускающегося по ступеням. Огромный живот лениво колыхался в такт тяжелым шагам, громадные, похожие на лопаты кисти крепко сжимали шеи двух девочек. За ним, почти уткнувшись в широкую спину, шел маленький человечек с острым как у хищного зверька, лицом.
Размеренным шагом гигант проследовал через комнату, и остановившись у кресла, швырнул детей на пол. Девочки упали на колени и замерли, упершись тонкими руками в покрытые лаком доски. Длинные волосы висели спутанными прядями, испуганные лица были мокры от слез.
Одна из девочек, соломенная блондинка с голубыми глазами и очень светлой кожей, выглядела лет на пятнадцать. Вторая, смуглая брюнетка, была на несколько лет младше. Несмотря на столь явную непохожесть, Клив сразу понял, что девочки были сестрами. Высокий мужчина шагнул к сжавшимся на полу детям и опустился на колено, внимательно вглядываясь в испуганные лица. Губы его шевелились, но Клив опять не услышал ни звука. Старшая из сестер молчала, обратив взгляд в пол, но младшая, с надеждой глядя на склонившегося перед ней мужчину, быстро кивнула и повернулась к сидящему в кресле человеку. Губы ее зашевелились, и Клив почти сумел разобрать слова. «Папа, папа, пожалуйста!» — беззвучно молила девочка, вцепившись тонкими пальцами в безвольную руку мужчины.
В мозгу Клива сверкнула догадка. Мужчина в кресле — отец девочек! А люди, стоящие перед ним, гнусные негодяи, угрожающие причинить вред детям! Клив отчаянно напрягся, стремясь сбросить невидимые оковы. В его затуманенном сознании слились воедино черные призраки, лежащие на кровати растерзанные тела, и эти, пока еще живые дети. Жилы канатами вздулись на мускулистой шее, тяжелое биение сердца громом отдавалось в ушах, глаза налились кровью. Казалось, еще чуть-чуть, и он сможет дотянуться до револьвера, но… Клив остался недвижим. Потному и задыхающемуся, полностью обессилевшему от бесплодной борьбы, ему оставалось только наблюдать.