Победить смертью храбрых. Мы не рабы!

Лапшин Сергей

В процессе моего рассказа глаза Москвичева становились все шире и шире. Впрочем, и я сам, проговаривая вслух собственные предположения, все больше и больше убеждался, что несу ересь в стиле современных фильмов о войне.

– Не надо никуда ходить, – едва я закончил, тихо, не размыкая зубов, возразил лейтенант. – И мину тратить тоже не надо. Твой парень у нас.

Рассказанная Илюхиным история была похожа на фантастический роман. По крайней мере, столь поразительные совпадения, на мой взгляд, возможны только в книгах. Хотя, с другой стороны, претензий к логике событий у меня не было.

Нет ничего удивительного в том, что Нельсону

пришлось выложить ту информацию, которой мы рассчитывали торговать с выгодой для себя. Здешняя действительность не подразумевала товарно-денежных отношений в чистом виде. Здесь ты можешь продать что-то лишь при условии, что до тебя невозможно добраться или ты достаточно силен, чтобы дать отпор. При любых других раскладах у тебя просто отберут то, что является твоей собственностью. И хорошо, если при этом оставят в живых.

То, что Илюхин с товарищами дали немцам бой, мне понравилось. Даже допуская, что лейтенант может привирать, все равно картина вырисовывалась неплохая: разгром колонны, вернее даже, ее полное уничтожение – это достойный поступок.

– А если немцы не повелись на тебя? Если сейчас они захватили Лебеди?

Илюхин медленно покачал головой:

– Им не взять деревни. У них слишком мало сил. И они… они неправильно действуют.

Видя, что я ожидаю продолжения, лейтенант удовлетворил мое любопытство:

– Они не умеют воевать. Они слишком самонадеянны. Мы не потеряли никого, выкосив колонну. Теперь они вновь решились идти на штурм, не послушав меня. Тот же лобовой удар. Лебеди наши.

Уверенность – это, конечно, хорошо. Если она не граничит с самоуверенностью, чем определенно попахивали его слова.

– Нельсон там? – задал я самый важный вопрос.

– Да, – немедленно согласился Илюхин, – он говорил о тебе.

Москвичев, внимательно слушавший разговор, неожиданно вмешался в него:

– Какой фронт?

Важное дополнение. Мне как-то в голову не пришло, а мальчишка, судя по всему, на все сто не доверял лейтенанту.

– Мы из НКВД.

Громко как. Честно говоря, я не разбирался в хитросплетениях взаимоотношений различных ведомств в период ВОВ, но звучало внушительно. Москвичев, услышав ответ Илюхина, тут же подтянулся, встав по стойке «смирно».

Лебеди

Нельсон

Как я жил после того, что произошло? Да знаете, в общем, неплохо.

В ночь после бойни я просто провалился в сон, а на следующий день вместе с тремя разведчиками рыл могилы для павших. От обязанности собирать трупы я был избавлен, причем, подозреваю, отнюдь не из-за такта и жалости командования. Причина была более проста – убитые лежали на минном поле, разобраться в системе которого было не так уж и просто. Так что мне и еще троим досталась сравнительно нетрудная работа – изготовить две прямоугольные могилы, куда могло бы поместиться без малого пятьдесят тел.

Я не могу ответить на вопрос, легко ли мне было убивать. Но четко могу засвидетельствовать вот что: в процессе похорон все до единого бойцы РККА были предельно серьезны и не допускали ни шуток, ни каламбуров, ни какого-то иного проявления чувств. Наверное, подойдет к их действиям определение «деловито». Лучше и не сказать.

Закончили мы ближе к вечеру. Могилы были заполнены и зарыты. Никаких обозначений или памятников на них установлено не было, однако списки погребенных, насколько мне было известно, составлялись и хранились у командира отряда. Сложно сказать, достаточная ли это дань памяти павшим. По крайней мере, меня успокаивало одно – немцев сюда никто не звал. Они прекрасно знали, на что

шли, и по этой самой причине сожаления не заслуживали. Подтверждение своим мыслям я услышал и чуть позже. Когда мы подошли к дому, являющемуся нашим общежитием, а по совместительству и арсеналом, основная часть бойцов и все офицеры уже ждали нас перед входом.

– Это не построение, товарищи красноармейцы и сержанты. Чувствуйте себя вольно. Я хочу поговорить с вами. Хочу в полной мере объяснить обстоятельства, в которых мы с вами оказались. – Терехов был привычно серьезен. Стоявший с ним рядом Свиридов задумчиво рассматривал бойцов, а Диляров нетерпеливо поглядывал на своего командира, ожидая от него продолжения.

– Среди нас не так много коммунистов, товарищи. Скрывать нам нечего – в нашем отряде есть те, кто в свое время выбрал путь борьбы против нашего социалистического Отечества. Мы с вами как бойцы Рабоче-крестьянской Красной армии имеем полное право судить их. Это непреложный факт, который не нуждается в подтверждениях и доказательствах. Некоторое время мы оттягивали этот момент, однако больше возможности для этого не существует. Нам надо решить раз и навсегда, что мы будем делать. Следует обозначить нашу цель. Без четкой и ясной позиции каждого из нас это сделать невозможно. Однако правильным, на мой взгляд, будет сначала предоставить слово им. Тем, кто случайно оказался среди нас.

С каждым словом, произнесенным Тереховым, внутри у меня что-то сжималось, словно пружина.

– Товарищ капитан высказался совершенно точно. – Свиридов, сделав шаг вперед, встал перед выстроившимися бойцами. – Мы выбрали путь сопротивления Советской власти. Это было сделано по разным мотивам и под давлением разных обстоятельств. Я могу объяснить, почему так вышло. Я и мои люди, если вам это действительно важно.

Лейтенант замолчал, пытливо вглядываясь в лица солдат. Несколько мгновений стояла оглушающая тишина, затем Коздоев, покачав головой, ответил за всех:

– Не надо объяснять. Говори дальше.

– Однако каждый из нас в определенный момент пришел к выводу об ошибочности своего выбора. Вы все прекрасно знаете, что мы собирались сдаться частям Красной армии и понести заслуженное наказание. Не сложилось. Судьба распорядилась иначе, и вот теперь мы здесь.

Лейтенант сделал небольшую паузу, видимо, собираясь с мыслями. Только в этот момент я заметил, что Жилов и Захаров – двое бойцов Свиридова – стоят в стороне. Явно дистанцируясь от разведчиков.

– Да, мы здесь, – продолжил лейтенант, – и, насколько мне известно, вы единственные части Красной армии на данной территории. Я признаю за вами право на суд. Я и мои бойцы. Ваше слово, товарищи.

Вновь тишина. Солдаты, переглядываясь друг с другом, пытались выразить глазами собственные мысли. Терехов и Диляров не торопили. Свиридов застыл на месте с выражением тревожного ожидания на лице.

– Скажу я. Как коммунист. – Симаков взглянул на капитана. Тот ответил ему коротким кивком. – Не знаю, какие грехи за вами числятся, товарищ лейтенант. И за вами, товарищи красноармейцы. Знаю вот что: зачастую приходится на фронте туго. Так туго, что мочи и в самом деле нет. Если в тот момент не окажется нужной закалки в человеке, стержня, то тут человек и сломается. Запросто. Я такое видел, товарищи. Раньше бы сказал: не нам решать, прощать – не прощать. А теперь не отвертеться. Теперь – нам. А коли нам, так вот мое слово: все, что было, забыто. Я про то, что с вами случилось, знать не знаю и знать не хочу! Я вот видел, что вы живота не пожалели тогда, в лесу, и тут не к вражинам побежали, а с нами встали, насмерть. По мне, так и желать других товарищей не надо.