Победитель не получает ничего
Шрифт:
– Стив Кетчел был из Кадильяка, и Эд Уолгэст тоже оттуда, - сказал до сих пор молчавший лесоруб.
– Стив Кетчел, - сказала одна из блондинок пронзительным голосом, как будто ее вдруг прорвало от звука этого имени.
– Родной отец застрелил его. Да, как бог свят, родной отец. Таких, как Стив Кетчел, больше нет и не будет.
– Разве его звали не Стэнли Кетчел?
– спросил повар.
– Заткнись, ты, - сказала блондинка.
– Что ты знаешь о Стиве Кетчеле? Стэнли! Это, может, ты - Стэнли. Стив Кетчел был самый лучший
– А ты разве его знала?
– спросил кто-то.
– Я его не знала? Я его не знала? Ты еще, может, скажешь, я его не любила? Я его знала, как ты самого себя не знаешь, и я его любила, как ты любишь бога. Он был самый сильный, самый лучший и самый красивый мужчина на свете, Стив Кетчел, и родной отец пристрелил его, как собаку.
– Ты и на побережье с ним ездила?
– Нет. Я его знала раньше. Из всех мужчин я его одного любила.
Все с уважением слушали пергидрольную блондинку, рассказывавшую все это театральным, приподнятым тоном, только Алиса опять начала трястись. Я сидел рядом с ней и чувствовал это.
– Что ж ты за него замуж не вышла?
– спросил повар.
– Я не хотела портить ему карьеру, - сказала пергидрольная блондинка.
– Я не хотела быть ему обузой. Ему не нужно было жениться. Ох, господи, что это был за мужчина.
– Очень благородно с твоей стороны, - сказал повар.
– Но я слыхал, что Джек Джонсон нокаутировал его.
– Это было жульничество, - сказала пергидрольная.
– Грязный негр обманом сбил его с ног. Ему ничего не стоило сделать нокдаун этой толстой скотине, Джеку Джонсону. Чистая случайность, что черномазый побил его.
Отворилось окошечко, и все три индейца подошли к кассе.
– Стив сделал ему нокдаун, - сказала пергидрольная.
– Он оглянулся, чтобы улыбнуться мне.
– Ты же говорила, что не ездила на побережье, - сказал кто-то.
– Я нарочно приезжала на этот матч. Стив оглянулся, чтобы улыбнуться мне, а эта черномазая сволочь подскочила и сбила его с ног. Стиву и сотня таких была бы нипочем.
– Он был классный боксер, - сказал лесоруб.
– А что, скажешь, нет?
– сказала пергидрольная.
– Скажешь, теперь есть такие боксеры? Он был как бог, честное слово. Такой белый, и чистый, и гладкий, и красивый, и ловкий, и быстрый, как тигр или как молния.
– Я видел этот матч в кино, - сказал Томми. Мы все были очень растроганы. Алиса все тряслась, и я посмотрел и увидел, что она плачет. Индейцы уже вышли на перрон.
– Он мне был лучше всякого мужа, - сказала пергидрольная.
– Мы были все равно что обвенчаны перед богом, и я теперь принадлежу ему, и всегда буду принадлежать, и все, что во мне есть, все только его. Пусть другие берут мое тело. Душа моя принадлежит Стиву Кетчелу. Это был
Все сидели как на иголках. Было грустно и неловко. Вдруг Алиса заговорила, продолжая трястись:
– Врешь ты все, - сказала она своим грудным голосом.
– В жизни ты не спала со Стивом Кетчелом, и ты сама это знаешь.
– Как ты смеешь так говорить?
– гордо откликнулась пергидрольная.
– Смею, потому что это правда, - сказала Алиса.
– Из всех вас я одна знала Стива Кетчела, потому что я из Манселоны, и я там встречалась с ним, и это правда, и ты знаешь, что это правда, и пусть меня господь бог разразит на этом месте, если это неправда.
– И меня пусть разразит, - сказала пергидрольная.
– Это правда, правда, правда, и ты это знаешь. Я-то ничего не вру, я знаю, что он мне говорил.
– Ну, что ж он тебе говорил?
– снисходительно спросила пергидрольная.
Алису так трясло от слез, что язык ее не слушался.
– Он сказал: "Ты славная баба, Алиса", - вот что он сказал.
– Неправда, - сказала пергидрольная.
– Правда, - сказала Алиса.
– Именно так и сказал.
– Неправда, - гордо сказала пергидрольная.
– Нет, правда, правда, правда, вот как перед богом, правда.
– Стив не мог сказать так. Он никогда так не говорил, - самодовольно сказала пергидрольная.
– Это правда, - сказала Алиса своим приятным голосом.
– И мне наплевать, веришь ты мне или нет.
– Она уже перестала плакать и успокоилась.
– Не может этого быть, чтобы Стив так сказал, - заявила пергидрольная.
– А вот сказал, - повторила Алиса и улыбнулась.
– И я очень хорошо помню, когда он это сказал, и я в самом деле была славная баба в то время. Да я и теперь получше тебя, старая ты грелка без воды.
– Не смей оскорблять меня, - сказала пергидрольная.
– Болячка десятипудовая, вот ты кто. Не тронь моих воспоминаний.
– Брось, - сказала Алиса своим мягким, певучим голосом.
– Нет у тебя никаких воспоминаний, разве только о том, как тебе перевязали трубы и как ты первый раз ходила на шестьсот шесть. Все остальное ты вычитала в газетах. А я здоровая, и ты это знаешь, и хоть я и толстая, а мужчины меня любят, и ты это знаешь, и я никогда не вру, и ты это знаешь.
– Тебя не касаются мои воспоминания, - сказала пергидрольная.
– Мои чудные, живые воспоминания.
Алиса посмотрела на нее, потом на нас, и выражение обиды сошло с ее лица. Она улыбнулась, и мне показалось, что я никогда не встречал женщины красивее. У нее было очень красивое лицо и приятная гладкая кожа, и певучий голос, и она была очень славная и приветливая. Но, господи, до чего же она была толста. Ее толщины хватило бы на трех женщин. Том увидел, что я смотрю на нее, и сказал:
– Пошли. Нечего тут сидеть.
– До свидания, - сказала Алиса. У нее в самом деле был очень приятный голос.