Победителю достанется все
Шрифт:
3. Молодой человек, пригодный ко всему
Он и сам не знал, почему тут сидит. Уж во всяком случае, не из-за Патберга, не из-за того, что тот однажды прошел здесь и перебросился с ним парой слов. Но сейчас, когда машина Патберга въехала во двор и остановилась метрах в тридцати, Фогтман сразу почувствовал себя нашкодившим мальчишкой, которого поймали с поличным. Сидеть здесь не разрешалось, а уж тем более в такой идиотской позе: бог весть почему, он решил соорудить себе нечто вроде трона из валявшихся вокрут бетонных блоков; спинкой трона служила все та же стена цеха. На этом
Час спустя, когда он снова сидел на рабочем месте, к нему подошел мастер и тронул за плечо. Фогтман снял наушники, и в нахлынувшей волне лязга и грохота мастер проорал, что ему велено явиться в контору, в комнату номер два. Фогтман выключил автоматы и отправился, куда было сказано. Комната номер два — это была приемная Патберга.
Пришлось подождать. Встретившая его шуршанием бумаг пожилая секретарша по селектору сообщила Патбергу о его приходе, после чего решительно повернулась к нему спиной.
Что понадобилось от него Патбергу? Не слишком ли большая честь — вызывать его сюда для взбучки? С этим вполне справился бы и мастер. Даже увольняемых шеф обычно не удостаивал аудиенции. Так что тогда ему надо? Показать ему, Фогтману, свою власть, воспользовавшись его беспомощностью? Этого он не допустит, ни в коем случае.
— Теперь можете войти, — сказала секретарша.
Когда он вошел, ему показалось, что Патберг специально для него так уселся. Здесь, в кабинете, он показался Фогтману меньше ростом, чем тогда во дворе, хотя и сидел очень прямо за огромным, старомодным письменным столом с резными ножками, двумя телефонами и настольной лампой под темным кожаным абажуром. Перед собой он, вероятно для пущей внушительности, положил нераскрытую зеленую папку. На стене над его головой висела фотография в рамке, с нее неподвижно глядел пожилой господин, похожий на Патберга, но постарше.
— Садитесь, — буркнул Патберг, указывая на скромный стул возле письменного стола и молча наблюдая, как Фогтман усаживается, закидывая ногу на ногу. — У вас что, с головой не в порядке? — начал он.
— Отчего же? — возразил Фогтман. — Напротив
— В таком случае почему вы продолжаете сидеть во дворе во время перерыва? Хотя вам известно, что это запрещено. Я сам, лично, вам об этом сказал.
— С моими умственными способностями это никак не связано, — сказал Фогтман как можно мягче.
— Тогда с чем же, позвольте спросить?
— Я просто не вижу смысла в этом запрещении.
— А это не вашего ума дело, — отчеканил Патберг. — Так и зарубите себе на носу!
Фогтман опустил голову, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Его поставили на место, и сделано это было куда грубей и унизительней, чем он ожидал. Если он сейчас не сдержится, Патберг попросту вышвырнет его, а этого он не хотел допускать. Нет, он повернет
— Хорошо, — ответил он, поднимая глаза — Я приму это к сведению. Но вы ничего не объяснили. Вы всего лишь распорядились.
— О, да вы разбираетесь в тонкостях? Да, это распоряжение, и для вас оно так же обязательно, как и для всех прочих.
— Но на этом основании вряд ли можно утверждать, что я глуп. Непослушен, упрям или там своеволен — это еще куда ни шло.
— Верно, — согласился Патберг, и слабая улыбка засветилась у него на лице. Он выдвинул ящик письменного стола и извлек оттуда инкрустированную деревянную шкатулку для сигар. — Курите? — поинтересовался он.
— Только сигареты.
— К сожалению, не держу. Но если сигареты у вас с собой, можете курить.
Он раскурил свою сигару. Фогтман наблюдал за ним. Он понял, что закрепился на плацдарме. Буря улеглась, и Патберг был явно заинтригован. Теперь, когда они снова сойдутся в центре ринга, он уже знал, как за него браться.
— Вы, как я вижу, человек интеллигентный, — начал Патберг. — Неужели вы действительно не можете понять, почему находиться во дворе запрещено?
— Отчего же, это нетрудно. Чтобы не мешать проезду грузовиков.
— Правильно, — кивнул Патберг. — Видите, на все есть свой резон.
— Конечно, когда я один там сижу, это никому не мешает, — продолжал Фогтман. — Но правило есть правило, я понимаю, оно обязательно для всех. Для меня и так сделано исключение — ведь я отнимаю у вас время.
Это было сказано вскользь, но удар был рассчитан точно. Патберг и вправду был польщен.
— Ну-ну, — пробормотал он, — это уж моя забота. Вам ведь тоже некуда спешить, а?
Он улыбнулся плутоватой улыбкой сообщника, и Фогтман заставил себя утвердительно кивнуть. Да, конечно, он примет это отличие, он по достоинству оценит милостивое разрешение посидеть тут еще немного. Он охотно поиграет в эти игры. Как-никак здесь куда лучше, чем в цеху.
— Так вот, возвращаясь к нашему разговору, — продолжил Патберг. — Мне понравилось то, что вы сейчас сказали. Вы серьезно относитесь к словам. А это значит — и думать умеете. Объяснение и распоряжение — разные вещи, вы это верно подметили. Я всегда придавал значение точному слогу. Это у меня от отца, — он указал на фотографию за спиной, — он правил все мои деловые письма, пока я сам не научился.
Он умолк и, посасывая сигару, казалось, ждал от собеседника поддержки, Фогтман не нашел ничего лучшего, как заметить, что точность слога помогает избежать недоразумений, и был удивлен тем, насколько угодил Патбергу этой банальностью.
— Совершенно верно! — воскликнул тот. — Распоряжение — еще не объяснение, это вы мне хорошо разъяснили. Ну а если поставить вопрос так: разве нельзя сказать, что я вас проучил?
— Отчего же, наверное, можно.
— Но почему? Ведь тут тоже что-то не сходится.
— Можно, конечно, и так сказать. Но чтобы научить, отучить или проучить — в строгом смысле слова, — нужно разъяснить причины.
— Вот именно! — Патберг удовлетворенно откинулся в кресле. Потом вдруг сделал строгое лицо и стал похож на экзаменатора. — Можете объяснить разницу между «видимо» и «очевидно»?