Победивший платит

Жоржетта

Прощальная улыбка предназначается персонально мне.

Надо понимать, я должен быть в восторге.

Ну каков нахал, а?

– Что это ты улыбаешься, младший?
– с притворной хмуростью спрашивает меня Иллуми, когда мы остаемся одни.

– Этот Рау, - признаюсь честно.
– Знаешь, он забавный. Болтун, и приврать, по-моему, не прочь. Он действительно был в плену или сочинил для красного словца?

– Был, - припоминает Иллуми, расслабляясь

в кресле с очередной чашечкой чая.
– Недолго, впрочем, но воспоминания живы до сих пор, раз он решил с тобою ими поделиться.

Хмыкаю.
– По его словам, ему фантастически повезло. Не только скальп сохранил, но и приятные воспоминания привез. Не верится что-то. Наверняка выдумал в попытке произвести на меня впечатление своим интересом к моим соотечественникам.

– Попытка оказалась успешной?
– с отчетливым оттенком ревности интересуется мой Иллуми.
– Он тебе что, делал авансы?

– Он намекал, что у него-то есть опыт в соблазнении барраярцев, - сообщаю со смешком.
– И что я чересчур недогадлив, чем разительно ему напоминаю его прежнего знакомца. Я не знаю, либо это те самые авансы, либо я - идиот...

Иллуми чуть чашечку из рук не роняет.
– Я ему покажу соблазнение барраярцев, черт возьми!

Я присаживаюсь на подлокотник кресла и обнимаю моего ревнивого гем-лорда.

– Мне лучше покажи, - говорю решительно.

И мне показывают.

Глава 25. Иллуми.

Миледи приезжает без помпы. Леди Эйри не считает шум достойным поведением; она множество вещей не считает таковым. Я не услышал бы ее, если бы не краткий всплеск голосов в холле и чуть слышная суета слуг.

Эрик приподнимает бровь, видя, как я прислушиваюсь, отставив чашку. Вчерашняя тревога немного разжала когти после разговора с милордом, и наш вечер оказался почти смешливым, а ночь - бурной. Наутро мой любовник выглядит сонным и взлохмаченным, угловатым, как голые ветки за окном: серое утро, на которое зябко смотреть и от которого не отведешь взгляда.

– Дражайшая, - объясняю я. Странное ощущение воцарившегося безвременья под хрупкой защитой домашних стен рывком исчезает.
– Посиди здесь.

Строгое черно-белое платье облегает фигурку жены, делая ее похожей на воина древних времен; чемоданы и кофры, толпящиеся в холле - как весомая точка после несказанных слов. Она подгоняет служанок, распоряжаясь резко и решительно, и, увидев меня, на мгновение замирает. Что-то такое есть в ее взгляде, словно она уже взяла оружие и сейчас оценивает, стоит ли задерживаться ради мелкой стычки или же есть дела поважней.

– Иллуми?
– констатирует она и тут же обрисовывает ситуацию.
– Я ненадолго.

– Уезжаешь?
– автоматически спрашиваю я. Конечно, она уезжает. Одежда, милые женские мелочи, люди так быстро обрастают ими в благие времена. Сколько

времени ей потребуется, чтобы собраться? Или она приказала сложить вещи еще утром, из больницы?

– Да, разумеется. Ни мне, ни детям не стоит сейчас находиться здесь, - говорит без агрессии, но сухо. Я киваю. Им действительно не стоит. В доме у Кинти гораздо спокойнее.

– Лероя ты заберешь к себе?
– чувствуя себя актером на подмостках, играющим странную пьесу абсурда, спрашиваю я.

– Не тревожься, муж, - коротко и любезно отрезает Кинти, - я позабочусь о его безопасности.

"Раз уж ты не смог", - читаю я в недосказанном.

– К нему не посмеет приблизиться никто, - заканчивает она.

– Переезд ему не повредит?
– интересуюсь я.
– К чему такая спешка?

– Я ценю твое доверие к лорду Табору, но он не из нашего клана, - поясняет Кинти аккуратно.
– И буду меньше бояться происходящего, когда мой сын окажется в моем же доме. Разве в этом есть что-то странное?

"Ну да", безмолвно говорит ее вопросительный взгляд, "прежде ты нашел бы это самым естественным поступком. А теперь что случилось?"

И ответить нечего, Кинти во всем права. Она сейчас защищает своих детей, как я защищаю то, что значит больше всех наследников разом: семью как целость.

– Я боюсь, что поездка может ему повредить, - объясняю я свое недоумение.
– Рана может открыться, да и сам переезд может оказаться для Лероя испытанием. Разве у Табора недостаточно хорошая клиника, или он недоволен затянувшимся присутствием в ней нашего сына?

– Ты можешь сам спросить врачей, если считаешь, что я неправа и слишком тороплюсь, - следует сухой укор.
– Состояние Лери вполне позволит переложить его на плавающие носилки, а дальше он будет путешествовать надежнее, чем в колыбели. А чужой дом - всегда чужой дом.

В ее голосе столько искусственного спокойствия, что делается страшно: вот-вот треснет белая плоскость льда, рванется освобожденный поток. Я не могу понять лишь одного: есть ли еще шанс восстановить утраченное, или жена никогда не сможет мне простить того ужаса, который испытывает всякая женщина, едва не потерявшая ребенка... и того, что я вырываю из ее рук возможность отомстить.

– Шинджи и Кано...?
– интересуюсь для проформы.

– Они будут со мной.
– чуть нахмурив брови, отвечает Кинти.
– Иллуми, как я могу оставлять детей в доме, где полно полиции и где живет человек, который, возможно, чуть не убил их брата?

– Да, да, - соглашаюсь я, устав от этого разговора. В нем каждая интонация лжива насквозь.
– Я помню твою позицию, не стоит затевать этот спор заново. Ты свяжешься со мной, когда приедешь, чтобы я знал, что вы доехали благополучно, и возьмешь с собой надежного водителя и охрану, я распоряжусь.