Победивший платит
Шрифт:
В этой области влияния я не намерен спрашивать ее мнения, и Кинти о том прекрасно знает.
– Иллуми, - она делает шаг вперед, и нежный голос чуть теплеет, - я не оставляю тебя. Я хочу лишь обезопасить нас от него. Я боюсь, что и для тебя самого барраярец опасен, но тут я ничего не могу поделать...
Отчего ее слова кажутся мне такой отчаянной фальшью? Я смотрю в прелестное лицо и не верю, глупо и необоснованно. Что это, шутки страсти, следствие обиды или временное помрачение ума?
– Не нужно, дражайшая, - отступив на
– Все уже сказано, остались только дела.
– Нам уже случалось расставаться не на одну неделю, - бледно улыбается она.
– Не делай из происходящего трагедии.
На это мне нечего ответить, и я искренне благодарен судьбе за то, что дети, топоча, ссыпаются с лестницы. Просидели все утро под присмотром нянек, терзаясь скукой. Обнимаю обоих. Я могу не видеть их сутками, даже неделями, но когда их нет - дом становится пустым, и некому прислать в подарок замечательные свистящие леденцы, от которых оглохнут домашние, и некому пожелать спокойной ночи, слыша в ответ мерное сопение...
– Ты навестишь нас?
– спрашивает Кинти именно тогда, когда младшие уже рядом.
– Я постараюсь, - отвечаю, стараясь сохранить непроницаемый тон.
– Если позволят дела - обязательно. Парни, ведите себя как подобает, и не вздумайте решить, что вы хозяева в доме миледи.
Две гладко заплетенные головы кивают. Надеюсь, расставание все-таки не будет слишком долгим.
– Держи меня в курсе дела, - просит Кинти, - будет обидно узнавать новости из чужих рук.
– Я непременно сообщу тебе хорошие новости, как только они появятся, - обещаю я.
– Ровной вам дороги.
– Спасибо, - она обнимает меня, слегка прикасаясь гладкой надушенной щекой. Мне приходится это стерпеть. У Кинти безупречный вкус, но эти духи слишком сладки, словно сахарный сироп.
Вещи погружены, надежный эскорт, сопровождающий машину Кинти, исчезает за резными воротами сада. В моем доме редко бывает шумно, но сейчас он все-таки чересчур пуст.
***
С отъездом Кинти в права вступает поздняя, дождливая осень. Мы не выходим из дома, будь моя воля - не выходили бы и из спальни, и дело не только в радостях плоти, и даже не столько в них...
Мы впервые за долгое время остались совсем наедине, без золотом шитых развлечений столичного города, без друзей и приятелей. Три дня опадающей осени за окном, негромких разговоров обо всем за чашкой кофе - и я вынужден признаться: тот жгучий интерес, что владеет мною, не стал слабее.
Больше того. Я, действительно, увлечен Эриком сильней, чем кем бы то ни было ранее... и сильней, чем стоило бы позволять себе разумному человеку.
И, что веселит меня больше всего - мне безразлично, кто и что скажет, и даже что скажу я сам. Барраярец - мой, и моим останется, dixi.
На четвертый день на мой стол ложится расписанная райскими птицами и витыми
Все эти дни Кинти не желала со мной говорить, и это было досадно, но не более того. О делах жены и детей я узнавал от Эрни, регулярно беседуя с ним о состоянии моего сына. Я и сейчас не стал бы настаивать на разговоре, но случай не предполагает отказа. Протокол официального приема у сатрап-губернатора по случаю отправки на Эту Кита ежегодного Списка не включает в себя возможности остаться дома или появиться без супруги.
Разумеется, Кинти не ошибается с тональностью ответа. Если я сам ищу разговора, то дело не просто в желании поболтать о наших отношениях. Голос ее ровен, лицо не выражает недовольства, улыбка приветливо вежлива.
– Благополучен ли ты, супруг?
– произносит она, склонив голову и не допуская в тон ни капли излишней холодности. На молчаливую попытку примирения это не похоже; просто леди держит лицо.
– Вполне, - отзываюсь я, благодарный жене за выдержку.
– Как себя чувствует Лери?
– Наш сын крепок и он должен поправиться, - следует спокойный ответ.
– Ты разве сам не интересовался у врача?
– Сегодня я с Эрни не говорил, - отвечаю я.
– Если ты не должна находиться у его постели безотлучно, это хорошо. Нам придется съездить на прием.
Между тонко вычерченных бровей ложится тонкая же морщинка. Отчего-то Кинти все больше напоминает мне фарфоровую куклу, что за странные изъяны восприятия.
– Ты полагаешь, сейчас подходящее время для развлечений?
Вопрос, безусловно, риторичен. Я молча подношу к экрану пригласительную карточку и даю супруге возможность ознакомиться с содержанием бледно-золотого, ажурного листка.
– Я полагаю, будет скандально и оскорбительно не появиться на этом вечере, - сообщаю и без того известное.
Кинти кивает.
– Долг больше, чем развлечение. Ну конечно. Прости, за случившимся я забыла, что подходит эта дата. В прежнее время, - чуть улыбнувшись печально, укоряет она, - мы бы оба ждали ее с нетерпением.
– Сейчас все иначе, - соглашаюсь я.
– Нам следует продемонстрировать семейное единство и непоколебимое спокойствие.
– Вряд ли можно говорить о нерушимом семейном единстве, - чуть морщится Кинти, - когда ты открыто уехал вместе со своим любовником. Впрочем, увлечения проходят, семья остается.
Все эти дни я не давал себе труда задумываться о причинах поступков супруги, полагая радикальность решений и эмоциональность реакций результатом пережитого ужаса.
Но, может быть, дело не в ней, а во мне самом?