Победивший платит
Шрифт:
И яростным радужным бликом, трепеща крыльями, для которых и чернота небесной тверди не что иное, как опора и родная стихия, по сужающейся спирали слетает вниз птица - миф, искусством генетиков ставший реальностью. Бессмертный кусочек солнца, не боящийся смерти и холода, опускается на подставленную руку, расправляет полыхающие крылья и поет так сладко, что и слов не нужно: эта песня
о том, что ничто не завершается, но лишь рождается заново.
Свиток с именами победителей, вплетенными в мелодию, тому подтверждение.
Еще круг над нашими головами, радужные отсветы в темноте - и феникс, зажав золотыми когтями свиток с именами, улетает ввысь, к бледным звездам, превращаясь еще в одну. Конечно, фениксы не летают в межпланетном пространстве, и Список с именами удостоенных Свидетельства Райского Сада отправляется на Эту Кита прямым лучом, комм-почтой передатчиком на скачковую станцию, и дальше - ожидавший сообщения корабль уйдет в прыжок, и опять передатчик... Какая разница? Как чудо может быть опущено в земную грязь, так и в обыденность можно привнести чудес, вопрос лишь в точке приложения усилий.
Церемония заканчивается, оставив присутствующим время поговорить, смочить пересохшие губы напитками и опомниться. Сейчас мне даже немного стыдно за собственную подростковую восторженность несколькими минутами тому назад. Я отпиваю коктейля, платформа медленно несет нас с Кинти к выходу, пара знакомых лиц мелькает в толпе, миледи светски улыбается, я киваю...
И одно из лиц, разительно изменившееся триумфом, мне знакомо особенно хорошо. Риз Эстаннис, его земли граничат с моими, и гостем моего дома он бывал не только по праву добрососедства, но и по причине личной привязанности к Хисоке. Не закадычные друзья, но близкие приятели.
Миледи отходит в сторону, заметив одну из своих подруг, а я направляюсь к Эстаннису. Тот сияет свежеотчеканенной монетой лица и парадным мундиром, а я лишь радуюсь тому, что прием близится к концу - никогда еще светские обязанности не были так не вовремя, как сегодня.
– Я вас приветствую, Риз, - подойдя, говорю я. Близкое соседство накладывает дополнительные обязанности, и эта - одна из них.
– Да будет ваш дом благополучен, - отвечает Эстаннис стандартной фразой, неудержимо расплываясь в улыбке. У него черные, маслянисто блестящие глаза, и крупное румяное лицо человека благополучного, а сейчас - еще и выпившего по случаю торжества.
– Примите мои поздравления, - продолжаю я упражняться в вежливости.
– Несомненно, великая честь.
– Я и не думал, недостойный, что когда-нибудь буду ею отмечен, - кивает он. Кажется ли мне, что в голосе соседа слышится легкая нота злорадства? Я тоже никогда не думал, что его свершений окажется достаточно для такой чести, однако ошибся. За что, интересно?
– Тем приятнее ваша ошибка, - замечаю я.
– Пусть и прочие будут ей под стать.
– Хотел бы я, чтобы вы с неомраченным печалями сердцем разделили мою радость, - вздыхает Эстаннис, и алые с терракотой полосы на его лице складываются в маску умеренной скорби, - но, увы, это невозможно.
– Короткая пауза, едва достаточная, чтобы успеть заподозрить шпильку в сказанном, и он прибавляет.
–
"Вот негодяй", мысленно скривившись, думаю я. Некоторым людям доставляет сущее блаженство пинать по больным местам окружающих. А Хисока, определенно, стал бы после войны моей любимой мозолью, даже не окажись он таким поразительным мерзавцем.
– Вы ведь приятельствовали с Хисокой, - вежливо припоминаю, старательно съезжая с неприятной темы.
– Имел такую честь, - соглашается Эстаннис.
– Полковник был достойным всяческих похвал человеком, и его трагическая кончина на самом пороге окончания войны поистине меня печалит.
Если он действительно так думает, то дурак. Каким и я был в свое время. А если нет... впрочем, ему-то откуда знать о делишках моего братца?
– Благодарю вас за сочувствие, - отвечаю, утомляясь пустой беседой, - и позвольте выразить радость, что вашу семью беды обошли стороной.
– Фортуна сыплет свои дары из дырявого мешка, - пожимает Эстаннис плечами, - и никогда не знаешь, что упадет тебе на голову следующим. Хотя иногда задумаешься, не обладают ли некоторые персоны несчастливым даром притягивать к себе злосчастье....
А вот это уже действительно шпилька. И тем более острая, что направлена в мертвеца.
– Не думаю, что Хисока был настолько отягощен нелюбовью богов, - сухо отвечаю, намекая вальяжному соседу на необходимость хотя бы внешнего соблюдения приличий.
– Как мы можем судить о любви или нелюбви высших сил?
– пожимает плечами Эстаннис.
– И о том, за что они дарят нас своим вниманием? Хисока был многообещающим молодым человеком, перед ним расстилалась прекрасная карьера...
– И все это рухнуло в один миг, - напоминаю я, озлившись.
– Не стоит портить столь прекрасный вечер грустью воспоминаний.
– Простите, я не хотел задевать ваших ран, - лицемерно извиняется он.
– Ни прошлых, ни свежих.
Мразь чертова. Только и надежды на защиту грима, помогающего держать лицо.
– Это царапины, - отрезаю.
– Дому они не страшны.
– Рад слышать подобную уверенность, - кивает Эстаннис.
– И помните, что в невзгодах вы можете рассчитывать на поддержку моего дома, Старший Эйри. В память о дружбе с вашим братом, которая столь прискорбно рано оборвалась.
Куда и подевалась вся благость этого вечера. Я прощаюсь, стараясь не выказывать ни злобы, ни облегчения от окончания этого разговора, и отправляюсь проветрить голову. И найти покровителя - я знаю, он тоже здесь, - дабы выяснить, за что Эстаннис получил награду.
Меня гложет недостойная зависть. Быстро же дух приходит в смущение от чужих побед.
Милорд сидит с бокалом в руке, один, довольный жизнью, и на достаточном расстоянии от соревнующихся в изящном стихосложении, чтобы отголоски аплодисментов и, иногда, смеха по поводу меткого слова, не тревожили его мыслей. Как и следовало ожидать, мне не скрыть своего дурного расположения духа от Нару: он, бросив на меня короткий взгляд и дождавшись положенных приветствий, утешающе похлопывает меня по руке.