Победивший платит
Шрифт:
Что меня так обозлило?
То, что меня победили? Первым клинком Барраяра, а то и всей галактики, я себя никогда не считал. Случалось быть побитым и в тренировочном поединке, и даже на дуэли - бог миловал, отделался тогда дыркой в боку, а не в сердце (а еще гауптвахтой потом, и хорошо, что ею одной). Немного неприятно получить щелчок по носу именно в том, что считал своею традиционно сильной стороной, но, в сущности, сам виноват. Полгода без тренировок, и нечего надеяться на чудо. Он показал, что превосходит Иллуми, а Иллуми без большого труда справляется со мной, выводы очевидны.
То, что
То, что друг моего любовника меня окатил пренебрежением на глазах у последнего? Ревность, так что ли? Может, и ближе к истине, но не разумнее первых двух пунктов. Хорошо еще мне хватило ума не переминаться там под дверью, пытаясь вслушаться, на какие лады склоняют два цетагандийца мою барраярскую фамилию. Вряд ли я всерьез опасаюсь, что Иллуми вдруг встряхнется, посмотрит на меня трезвым взглядом, вздохнет - "и с кем я связался?", - и постарается отдалиться от "дикаря". Я, конечно, параноик, но не сумасшедший же. Прекрасно помню, как он какой-то час назад говорил о своих намерениях зарвавшегося приятеля осадить, если что. И осадил бы, не вылети я сам спешно за дверь.
Да не на них я, кажется, сердит. На себя. Оцетагандился дальше некуда, стараюсь изо всех сил понравиться раскрашенными гемам, из кожи вон лезу, чтобы сойти за своего... Не отказываюсь уже, сам тянусь. Ловушка между "быть нужным" и "быть свободным", а шансов вернуться на Барраяр не осталось давно. Был бы хотя бы один... нет. Один шанс - это слишком мало, чтобы воспользоваться, и слишком много, чтобы пережить неудачу.
Соблазнительная безысходность, чего уж говорить.
Небо уже совсем темно-синее, и сквозь частую паутину веток тепло светятся окна дома. Единственного дома, в стенах которого меня соглашаются принимать. Но лишь когда я улавливаю издалека шум двигателей отъезжающей машины, я рискую туда вернуться. Под кров, под защиту, под опеку. Мне от этой мысли так же неловко, как, наверное, Иллуми от случившейся недавно сцены.
***
– Не злюсь я на твоего Пелла, - объясняю я в который раз Иллуми, формально не покривив душой.
– Стыжусь, это есть. И расстроен. Он прекрасно дал мне понять, что даже в вещах, которыми я традиционно гордился, я ничего не стою.
– Усмехаюсь почти зло, вопреки всем своим словам.
– Я мало чего умею в этой жизни. Гордиться своими боевыми подвигами здесь мне точно не с руки. Одни не оценят, другие возненавидят, а третьи просто полюбопытствуют, что я, такой из себя патриот, вообще на Цетаганде делаю. Кем твои приятели меня считают, перебежчиком, да?
– Чушь, - роняет уже раздосадованный предыдущим разговором гем-лорд.
– Твой имидж с моим связан, как собака с цепью - как ты думаешь,
– А ты думаешь, они вообще верят, что ты меня уважаешь?
– огрызаюсь автоматически. Нечего на меня голос повышать, хоть ты и Старший.
– Укрощение уважения не требует.
– Глупости, - отрывисто сообщает он, раздраженно дернув головой и мотнув распущенными прядями. Потом смотрит на меня пристально, точно оценивая тяжесть состояния, и немного снижает тон.
– Мне нужно, чтобы они тебя приняли, и поверь, я не об одном тебе забочусь. Я хочу, чтобы ты здесь акклиматизировался и никуда от меня не делся. Без адекватного общения с обществом это невозможно - тебя потянет куда-нибудь, где тебя будет уважать не только любовник.
– Что же, считаешь, мне чье-то там уважение дороже того, что есть между нами?
– возмущаюсь неподдельно.
– Хорошо ты про меня думаешь, спасибо. Ты мне дорог и нужен, понятно?
Черт, да что со мною? Это почти... почти признание, а я его раздраженно швыряю любовнику в лицо, словно перчатку во время ссоры?
Иллуми усмехается безрадостно.
– Это у тебя национальное или пожизненная привычка? Непременно за кого-то держаться или быть кому-то верным. Носить чью-то форму?
– Мы форы, - вставляю веско. Да. Мы.
– Это военная каста, как и гемы, хотя у вас, кажется, некоторые позволяют себе роскошь об этом забывать.
– К чему такое количество солдат в мирное время?
– пожимает плечами Иллуми, сворачивая с личной на военную тему. Не сказать, что одна безопасней другой. В моем прошлом не было ничего, кроме войны, а на войне - не было иных врагов, кроме размалеванных цетов.
– Во-первых, не солдат, а офицеров, - педантично поправляю я его, фиксируясь на деталях, чтобы не срываться на эмоции.
– А во-вторых - охрана, гарнизоны, пограничная служба, военное обучение, оружейное дело - мало ли что. Да и правильно говорят, кто не желает кормить свою армию - будет кормить чужую. Нашу правоту подтвердила практика.
"Да, мы победили, пожертвовав целым поколением и пятью миллионами человек. А цеты ушли, оставив нам технику и космопорты." Все верно. Только имею ли я теперь право на это "мы"?
Иллуми фыркает.
– Меня просто удивляет, а иногда и злит ваш подход к жизни. И к военному делу в том числе. Ваш император в своей гордыне положил полстраны, вместо того, чтобы процветать под рукой Цетаганды. Да, войну начали мы, но это не повод во всем считать ваши обычаи и ваш строй безупречными.
– Нас они устраивают.
– Не желаю это даже обсуждать.
– У нас дома осталась куча всего, что нужно - и должно - менять, но форская верность Империи - не из этой категории. Так что уж не прохаживайся на ее счет, ладно?
– Постараюсь сдерживаться, - явно неискренне обещает Иллуми.
– Хотя это будет сложно. Эта ваша высшая ценность очень отражается не только на обществе, но и на твоих личных принципах, и некоторые из них кажутся мне полнейшим и жесточайшим варварством.
Картинно развожу руками.
– Но они же мои? Примирись с тем, что у тебя в доме завелся варвар. Или я навязываю эти принципы тебе?