Победные трубы Майванда. Историческое повествование

Халфин Нафтула Аронович

Афганцы будут тем больше любить и уважать нас за победу, одержанную над Шер Али, и за урок, который мы преподали России. Во всей этой части света… великодушного врага предпочитают ненадежному и неверному другу. Афганский народ, конечно, не смотрит на нас с недоброжелательством, и сам Якуб, насколько можно судить по его делам и словам, хорошо понимает преимущества союза с нами и решил не нарушать его дурным поведением. По желанию Каваньяри он простил и восстановил на своем посту мустоуфи, впавшего в немилость и арестованного его отцом, а теперь снова назначенного министром финансов. Также по рекомендации

Каваньяри он назначил генерала Дауд Шаха своим главнокомандующим и сделал это с любезной готовностью, что, кажется, произвело самое приятное впечатление на всех заинтересованных лиц. Поскольку оба эти человека теперь обязаны своим назначением нашему влиянию, мы, естественно, можем предположить, что их личное влияние в Кабуле не будет антианглийским. С Вали Мухаммадом, которому он грозил, что посадит его на кол, как только поймает, эмир откровенно примирился; и вообще он с готовностью и полной лояльностью выполняет свои обязательства по статье об амнистии, наиболее неприятной для афганского владетеля из всех пунктов договора.

Между прочим, Якуб заявил Каваньяри, что его отца ввело в заблуждение представление, будто лорд Лоуренс всесилен в Англии по индийским делам и никогда не позволил бы нам начать с ним войну… В целом я не сомневаюсь, что в предстоящей нам деятельности будет достигнут прочный прогресс в течение двух ближайших лет. Но дальнейшие результаты будут, разумеется, зависеть от наших преемников — как здесь, так и на родине; и если они ослабят свои усилия или изменят политику, пусть на них ляжет ответственность за непростительный провал».

…Во время скучного и ничем не примечательного путешествия Каваньяри и его спутников развлекал молодой лейтенант Гамильтон. То и дело вынимал он из кармана мундира уже изрядно стертую «Лондон Газетт», где описывался его героизм, проявленный в марте 1879 года при столкновении у Фатхабада. Он атаковал троих противников, напавших на придавленного убитой лошадью совара Доуля Рама, и расправился с ними, за что был удостоен Креста Виктории. Лейтенант знал наизусть эту краткую заметку. В конце концов ее выучили все члены миссии, а он не мог побороть в себе желание вновь и вновь цитировать лестные для него строчки.

У селения Куррам миссию встретил генерал-майор Фредерик Робертс с пятьюдесятью офицерами. Они проехали вместе несколько миль до верхней точки Шутургарданского перевала и остановились здесь, чтобы пообедать. Впоследствии Робертс напишет, что сослуживцы просили его поднять бокал вина за здоровье Каваньяри и его коллег, но, томимый мрачными предчувствиями, он так и не смог вымолвить ни слова. Опять и опять приходили ему в голову мысли о «не доведенной до конца» войне, о необходимости «марша на Кабул» в качестве первостепенной и неотложной меры…

Трудно сказать, был ли провидцем бравый генерал уже в тот момент. Во всяком случае, чрезвычайный посланник и полномочный министр пребывал в отличном настроении. Он настойчиво приглашал Робертса нанести в более прохладное время года визит в Кабул, чтобы совершить совместное путешествие вдоль северных и западных границ Афганистана. «Не скрою: горю желанием взглянуть с этой стороны на Россию и на Персию», — улыбался Каваньяри. Узнав, что генерал начал строить дом близ живописного селения

Шалуфзан в Куррамской долине, он сказал, что его жена, которая должна прибыть в Кабул будущей весной, с удовольствием навестит Робертсов в их новой усадьбе.

На следующее утро прибыли афганские чиновники, которым эмир поручил встретить посла, и миссия с генералом и несколькими его офицерами двинулась к перевалу. Неожиданно посланник, следовавший с Робертсом впереди всех, побледнел и остановился.

— Что случилось? — придержал коня Робертс.

— Как, генерал, разве вы не видите? — промолвил майор, указывая куда-то вбок.

Поблизости, в расщелине скалы, в невысокой траве прыгала голубовато-серая птица с длинным хвостом и красным клювом.

— Сорока! Ну и что? — недоумевал генерал.

— Но это же дурная примета! Я прошу вас ничего не говорить об этом моей жене.

Диалог был прерван приближением отряда афганских всадников. Их форма напоминала не только алым цветом, но и покроем мундиры британских драгун. На головах красовались давно вышедшие из употребления вычурные шлемы, которыми некогда гордились солдаты Бенгальской конной артиллерии. «И где они только находят это старье?» — подумал Робертс. Зато кони афганцев были великолепны: некрупные, горячие, поджарые, они невольно приковывали взор. Каждый всадник был вооружен гладкоствольным карабином и большим мечом — т у рой. Это был почетный эскорт.

Сардар, возглавлявший эскорт, пригласил англичан в празднично украшенный шатер, где был сервирован чай; такое же чаепитие состоялось и на близлежащем горном склоне, откуда открывалась во всей своей красе цветущая долина. Торжественный прием гостей из Индии в лагере на границе Афганистана завершился обедом — на коврах, основательно и без спешки. Гости должны были почувствовать, что после чая, сладостей и фруктов, после дымящейся ароматной похлебки их ждет что-то особенное, такое, к чему нельзя приступать второпях, не ощутив радости ожидания. Это плов, венец восточного пиршества, наслаждение и любовь, тепло и счастье жизни, творение рук человеческих, к которому и прикасаться-то можно только руками, чтобы и они ощутили радость.

Вслед за послеобеденным омовением наступила минута расставания. Робертсу и его свите надлежало вернуться, кабульской миссии вместе с почетной охраной — следовать дальше. Генерал и майор обменялись рукопожатием и двинулись было в разные стороны, но, пройдя несколько шагов, словно по команде обернулись, возвратились и вновь пожали друг другу руки. Каваньяри и его спутники вскоре скрылись за поворотом горной дороги. За ними тянули в Кабул нитку военного телеграфа, немедленно вступавшего в действие.

24 июля 1879 года, спустя сорок лет после того как в афганской столице появился первый британский резидент — сэр Уильям Макнотон, там утвердился его преемник сэр Луи Каваньяри. Подозрительный и осторожный Макнотон расположился в лагере английских войск, оккупировавших город. Это его не спасло. Более решительный и горячий «Кави» занял предложенную ему Якуб-ханом усадьбу неподалеку от эмирского дворца, в огромном Бала-Хиссаре, на юго-восточной окраине Кабула, близ дороги на Пешавар. И это не помогло…