Победные трубы Майванда. Историческое повествование

Халфин Нафтула Аронович

Впрочем, не будем забегать вперед.

Резиденция чрезвычайного посланника и полномочного министра состояла из двухэтажного дома, окруженного группой бараков и сараев. Все это было обнесено глиняным дувалом. Индийские солдаты разместились в бараках, между которыми привязали лошадей. Сараи были заполнены продовольствием и фуражом. Ну а Каваньяри и его коллеги поселились в доме. На его плоской крыше можно было спать душными ночами, столь характерными для афганской столицы, находящейся в чаше из гор. Некоторое неудобство состояло лишь в том, что из-за сложного рельефа Бала-Хиссара усадьба миссии была открыта обозрению с соседнего холма.

Каваньяри едва успел умыться с дороги и отправить первую депешу в Симлу, как тут же вызвал Дженкинса с письменными принадлежностями,

чтобы более подробно информировать вице-короля о своем путешествии к афганскому двору и о царившей в Афганистане атмосфере.

— Итак, Дженкинс, мы в Кабуле! Это исторический факт, и можете хотя бы в честь такого события выглядеть более радостным…

— Как прикажете, сэр. Но если позволите, я выберу для радости более подходящий момент.

— Черт побери, Дженкинс, я еще ни разу не видел вас довольным. Когда-нибудь я все-таки заставлю вас рассказать историю своей жизни — ведь должно же быть объяснение вашему постоянному сплину. К сожалению, сейчас нам не до того.

И Каваньяри принялся диктовать письмо в Симлу: «Дорогой лорд Литтон, своей сегодняшней телеграммой я уже сообщил вашей светлости о прибытии британского посольства в Кабул. Ничто не могло сравниться с гостеприимством, оказанным нам с тех пор, как мы перешли границу Куррама, и от устроенного нам приема невозможно было желать большего… Наши переходы совершались без каких-либо инцидентов, и о них нечего сказать, разве что описать область, по которой мы проходили. Это делают мои помощники, и через день или два такое описание будет представлено. Могу лишь кратко отметить, что для войск нет никаких преград на пути от Шутургардана до Кабула. Правда, местные племена довольно воинственны, но надо надеяться, когда произойдет новый разрыв с эмиром Афганистана, они станут нашими добрыми соседями и скорее примут нашу сторону, чем сторону кабульского правителя…»

— Простите, сэр, — оторвался от бумаги Дженкинс. — Разрешите спросить: что, ожидается новое столкновение? Ведь вы только на днях подписали очень выгодное мирное соглашение!

Каваньяри уставился на секретаря, отчего выпуклые глаза майора, казалось, еще более увеличились. Его рыжие усы зашевелились.

— Мы, военные, живем войнами. А мир — это досадная трата времени между ними! Афганистан мы еще должны завоевать по-настоящему. Как вы этого не понимаете? Впрочем, чего ждать от штатского. И чему вас только учат в вашей Индийской гражданской службе… Будем продолжать!

Дженкинс хотел что-то возразить, но вместо этого молча взялся за перо.

«…Для усовершенствования Куррамской линии, — диктовал Каваньяри, — необходимо провести железную дорогу от Равалпинди до Пейвара, и тогда эта линия не только приобретет важное военное и политическое значение, но и станет большим торговым путем; труднопроходимая Хайберская дорога окажется ненужной.

Вчера после полудня шагаси [7] Мухаммад Юсуф-хан, который сопровождает нас, прибыл в наш лагерь с письмом от эмира, чтобы поздравить меня с оказанными мне особыми почестями и известить о церемониале приема посольства. Сегодня он встретил меня примерно в четырех милях от города с отрядом конницы, а вскоре после этого нас ожидали сардар Абдулла Джан и мулла Шах Мухаммад, министр иностранных дел, также в сопровождении кавалерии. Были подведены два слона с позолоченными и посеребренными седлами; сардар и я сели в одно, а мистер Дженкинс и министр иностранных дел завладели другим. Я не занимаю много места, но сардар — очень жирный, астматический человек. К тому же мне пришлось сидеть, скрестив ноги, и я подумал, что в таком положении нельзя провести целый день, что и одного часа было бы для меня совершенно достаточно…»

7

Церемониймейстер.

Каваньяри сделал передышку и решил подбодрить секретаря, сидевшего с хмурым видом:

— Сознаете ли вы, Дженкинс, что и ваше имя теперь запечатлено в истории?

Однако помощник

майора не поддержал шутки:

— Сознаю, сэр. Еще как сознаю! Вот не знаю лишь, как я выпутаюсь из этой истории…

— Полно, полно. Незачем столь мрачно смотреть на мир. Но продолжим: «Девять полков пехоты, две батареи артиллерии и конница были построены в колонну и приветствовали процессию. Когда мы вошли в городские ворота, 18-миллиметровая полевая батарея (подарок правительства Индии Шер Али в былые дни) дала салют из 17 выстрелов. Места перед нашей резиденцией не было, поэтому почетный караул в составе пехотного полка был выстроен на улице, выходящей под прямым углом на ту, по которой мы проезжали, и салютовал нам. Когда принимались играть оркестры, они пытались, но безуспешно, исполнить гимн „Боже, храни королеву“. Вскоре после того, как мы расположились в нашей резиденции, с визитом вежливости явились мустоуфи и Дауд Шах и от имени эмира справились о нашем здоровье.

Я нанес официальный визит его высочеству в шесть часов. Он спросил о здоровье вашей светлости и о ее величестве и королевской семье и выразил соболезнование по поводу смерти принца. [8] Он проявил весьма хорошее знание французских дел и заявил, что республика имеет большие шансы на существование.

Никто из наших старых друзей среди афганских сардаров не появился сегодня, и я думаю… что с ними обращаются с холодной вежливостью. Толпа была многочисленная, но в большом порядке, и я не слышал нелюбезных замечаний. Многие приветствовали нас, когда мы проезжали. Солдаты часто спрашивали наших людей, верно ли, что они теперь будут освобождены от принудительной военной службы. Персидские элементы (кызылбаши) выразили сожаление, что мы не захватили и не оставили за собой Кабул, и утверждали, что, если бы паши войска продвинулись к Джагдалаку, они восстали бы и перебили бы всех баракзайских сардаров в Кабуле».

8

Сына королевы Виктории.

— Написали? Ну, теперь, как водится: «Преданный вам Л. Каваньяри» (майор никогда не ставил в подписи все свои инициалы). Так, наконец-то я вижу на вашем лице улыбку, хотя, черт меня побери, если я знаю, чем она вызвана именно в настоящую минуту. Не соблаговолите ли пояснить, что так благотворно подействовало на ваше настроение.

— Прошу извинить, сэр, но нас, чиновников гражданской службы, учат ни в коем случае не вводить в заблуждение вышестоящих лиц. Даже из самых благих побуждений. Ибо в результатё этого могут быть приняты неправильные решения…

Майор побагровел:

— Вы что же, хотите сказать, что мое донесение лживо?

— Упаси меня боже! Я лишь позволю себе заметить, что не все акценты расставлены в нем на должных местах, сэр. Не все аспекты ситуации оттенены.

— Слишком умно! Ну-ка, переведите все это на простой язык.

— Хорошо, сэр, постараюсь. Возможно, лорду Литтону было бы небезынтересно знать, что пышный прием, о котором так интересно рассказано, состоялся лишь в ограде эмирской резиденции Бала-Хиссар. Что по городским улицам мы промчались слишком быстро, и там нас никто не приветствовал. Скорее наоборот: я слышал отнюдь не лестные выкрики в наш и персонально в ваш, сэр, адрес…

— И что же там кричали?

— Честно говоря, мне бы не хотелось об этом говорить, сэр.

— Но раз вы уже начали, то выкладывайте, не стесняйтесь!

— Извольте, сэр. Они кричали: «Долой миджара Камнари!», «Снимите голову с этого сводника!», извините, сэр! «Нам не нужен ни Гандамак, ни предатель Якуб, ни Камнари!», «Бей инглизи!» — и дальше в том же духе…

— И это все?

— Отнюдь нет. Войска были специально построены, чтобы оградить нас от возможного нападения толпы. Как мне шепнул министр иностранных дел еще во время поездки на слонах, у эмира был наготове специальный конный отряд для подавления беспорядков, он не раз пускал его в дело, стараясь, однако, чтобы это не привлекло нашего внимания и не подорвало его престиж…