Побег из Фестунг Бреслау
Шрифт:
– Ну почем же? Должны же они были оставить кого-то, кто знает, как в этих лабиринтах найти нужные вещи.
Шильке с Холмсом вышли на внутренний дворик возле котельной. Швейцарская и действительно была целехонькой, а сильный пинок в двери убедил проживающего в ней старичка, что наилучшей формой приветствия гостей будет как можно более быстрый подъем рук вверх.
– Ну вот все и стало известно, - очень вежливым тоном начал Холмс. – Так с какого времени вы в НСДАП?
– Я, нет… - Глаза старика буквально
– И кто кричал громче всех "Хайль Гитлер!" на митингах сотрудников администрации?
Поднятые вверх руки начали трястись.
– Ну я, только ведь я был должен… Обязан.
– Все были должны! А кто выносил приватные вещи выброшенных из института евреев и сжигал их в котельной?
Шильке находился под впечатлением. Понятное дело, все это должен был делать этот вот старик. Холмс прекрасно знал, какими аргументами воспользоваться. Швейцар походил на живое желе.
– А кто срывал и сжигал портреты еврейских ученых, а?
– Меня заставили! Винтовкой угрожали!
Даже Холмсу пришлось усмехнуться, слыша подобную аргументацию.
– Винтовкой, говоришь? – Он подошел поближе. – Садись!
Старичок сделал несколько шагов и уселся на кровати. Наивный человек.
– Встать! – Холмс схватил простынь и одеяло, сбрасывая их на пол. После этого он сорвал матрас и вытащил из-под него старую винтовку Маузер. – ЭТОЙ винтовкой угрожали? – ласково спросил он, водя стволом из стороны в сторону. – Этой?
– Нет, нет, - бедняга истекал потом. – Мне его дали, когда началась война с советами. Я только швейцар, честное слово. Я должен следить…
– Ну ладно. – Холмс отложил ненужное оружие. – Итак, все сведения о тебе у нас уже есть. – Он глянул на Шильке. – Ну что, к стенке?
Тот кивнул.
– Я бы не цацкался.
Швейцар упал на колени.
– Умоляю, умоляю вас, я ничего не сделал…
Холмс присел к столу.
– Ты помнишь тот день, когда окружили Берлин? Сюда прибыло десятка полтора гестаповцев.
Старик поднял глаза.
– Да, помню, естественно. Они приказали провести их на электротехническое отделение.
– Куда конкретно?
– Вот конкретно я и не знаю, тогда здесь появилось множество народу. Здесь был лазарет, которым ведали монашенки, был…
– Лазарет? – заинтересовался Шильке. – А где он теперь?
– Большим пальцем он указал на пустое помещение за окном. – Что случилось с раненными, которые не могли ходить?
Старичок снова перепугался.
– Я не знаю! Ничего не видел! Честное слово, ничего не видел!
– Ладно, ладно, - теперь Холмс говорил тихим, успокаивающим тоном. – И к кому ты этих гестаповцев провел?
– Я только одного провел. Остальные ожидали.
– К кому? – повторил Холмс.
– К доктору Клаусу.
– И чем он занимался?
– Он специалист
– И что они делали вместе?
– В кабинете было полно людей, так что они пошли в лекционный зал. Тот гестаповец о чем-то спрашивал, а доктор резко отрицал, потом начал чего-то рисовать на доске. И писать уравнения, которые сразу же и стирал. Гестаповец спрашивал, а тот отрицал и снова писал уравнения, которые потом же и стирал.
– О чем они говорили?
– Не знаю. Я сидел на стуле в коридоре. Двери были открыты, но они разговаривали тихо. До меня доходили отдельные слова, в основном – доктора, когда он чем-то был взволнован.
– И что за слова?
– "Невозможно", "это совершенно невозможно", "этого сделать нельзя", "это не будет работать". Все продолжалось где-то с час. Но потом гестаповец говорил что-то шепотом, а заинтригованный доктор расхаживать по залу и о чем-то думать. Он был взволнован. Снова он начал писать что-то на доске, потом стер написанное рукавом и разложил руки. В чем-то ему пришлось с тем согласиться.
– И что дальше?
– Ничего. Гестаповец вышел взбешенный, его буквально трясло, доктор же остался в зале смотреть на пустую доску, а мне нужно было провести офицера.
Холмс кивнул.
– И тебе, естественно, не известно, что случилось с Клаусом?
Старик пожал плечами.
– То был последний раз, когда я его видел. Его, вроде как, должны были эвакуировать, только я сомневаюсь, ведь уже ничего не летало.
Холмс глянул на Шильке, который пожал плечами.
– А винтовку советую выбросить, - буркнул он, собираясь к выходу.
Внутренний дворик приветствовал их жарой и избытком света. Пришлось щурить глаза. В громадный, прохладный коридор Холмс и Шильке вошли с вздохом облегчения.
– И как? Что-нибудь у тебя вырисовывается?
Холмс прикусил губу и глянул в сторону.
– Можешь смеяться. Но, похоже, так.
– Выходит, только я один тупой. Ведь Клауса так легко мы не найдем.
– Даже и не знаю, нужен ли он нам.
Они вышли лестницу главного входа, где их вновь ослепило солнце.
– И что же это за мародеры, которые ничего не выносят, - отозвался кто-то на вполне сносном польском языке. – Как вам не стыдно?
Заслоняя глаза руками, Шильке с Холмсом увидели советского лейтенанта в компании нескольких солдат.
– Они не пришли сюда просто так, в темную, - бросил Холмс. – Не забывай о процедуре для подобных случаев.
Шильке кивнул. Оба они подошли к патрулю поближе.
– Прошу связать меня с офицером Смерша. Мы оба агенты польской разведки.
– Что вы говорите? – русский усмехнулся. – Польские агенты. И что это вы здесь делаете?
Процедуры, предусмотренные подобными обстоятельствами, говорили четко: никаких дискуссий.