Побег из Фестунг Бреслау

Земянский Анджей

– Конечно, мы не побрезгуем и таким ассортиментом, - сказал Шильке. – Но нас интересуют головы с высшей полки.

– Превращаюсь в слух.

– Имеются в виду группы, занимающиеся вывозом произведений искусства.

Штехер тихонько вздохнул.

– По сравнению с ними, мы слишком мелкая сошка.

– Да мы и не хотим, чтобы вы их всех схватили и доставили нам, перевязанными узорчатой ленточкой. Но мир, если можно так выразиться, приватных гиен должен быть как-то связан с теми, которые занимаются грабежом под защитой закона, разве нет?

У Штехера даже ресница не дрогнула при слове "гиены".

– Да, естественно. Хотя, как я уже сказал, мы слишком мелкая сошка, - задумался он. – Но, как обычно, вы правы.

– Я понял, что

между нами уже существует нечто вроде договора?

– Да. Как я понимаю, решением проблем, если можно так выразиться, приземленных, с вашей стороны займется кто-то другой?

Шильке кивнул. Штехер только теперь угостился "кэмелом". Он даже довольно умело воспользовался зажигалкой "зиппо". В мрачной атмосфере обреченного на уничтожение города было нечто онирическое [41] . Если бы нашелся какой-нибудь художник, желающий увековечить персонажей, сидящих за данным столом, свою картину ему следовало бы назвать: "Мир кончается, но бизнес продолжает цвести". Штехер, по-видимому, тоже чувствовал нечто странное. Он затянулся ароматным дымом и неожиданно спросил:

41

Онирический – имеющий отношение к сновидениям или сну. – Психологический словарь

– Могу ли я задать вам вопрос, связанный с моралью?

– Можете рассчитывать на откровенный ответ.

– В таком случае… - Все-таки Штехер на какое-то время замялся. – А вот когда уже начнут свистеть пули, не усомнитесь ли вы, дать место в самолете мне с вещами или нескольким тяжело раненным защитникам отчизны?

Шильке не колебался ни секунды.

– Видите ли, я прагматик. Раненым солдатам будет все равно, убьют ли их русские в Бреслау или в Берлине. А вы выглядите достаточно разумным, чтобы договориться в пилотом про аварийную посадку в Баварии, что даст шанс выживания остальным раненым, которые будут лететь с вами. Я даже прямо скажу: вы станете их страховым полисом.

Штехер понимающе склонил голову.

– Действительно. Необычайно прагматичный подход. Ну а пилот, это и вправду не проблема. – Какое-то время он наслаждался сигаретным дымом. – Так вы говорите: Бавария?

– Не хотите же вы лететь со всеми в Дрезден?

– Вы шутит? Ведь там все обязательно погибнут.

Рита и Шильке начали смеяться. Наконец-то появился некто, разделяющий мнение Холмса по данному вопросу. Это хорошо свидетельствовало об интеллекте Шехтера и, что за этим следует, плодотворности их сотрудничества.

– Ну что же, герр Барбель, нам весьма приятно начать сотрудничать с вами.

– Заверяю, что это я весьма доволен.

Он положил на стол листок с инструкциями, как с ним можно связываться.

– Надеюсь, что мы вас не слишком шокировали, - заметила Рита, широко улыбаясь.

– А вы знаете – да, - ответил тот, тоже улыбаясь. – Потому что вы первые, которые во время первого же разговора не спросили, откуда взялось мое имя.

Отряд фольксштурма на площади перед замком был, похоже, сформирован для потребностей пропаганды. Толстый сержант в безупречной зимней шинели инструктировал какую-то женщину, как следует стрелять из панцерфауста. Скорее всего, уже негромко и заслоняя рот от камер, он говорил еще, что эту штуку не держат словно зонтик, и уж, во всяком случае, не направленной снарядной, клубневидно частью в сторону своего же отряда. Женщина в тоненьком летнем пальто и изысканной шляпке, похоже, что-то поняла, потому что нацелилась точно в киногруппу.

– Не выстрелит? – с некоторым опасением спросил Холмс, следя за подвигами ухоженной защитницы родины.

– Да ты что? – успокоил его Шильке. – Это же учебный макет.

Они присели на небольшой лавочке надо рвом. Город все еще выглядел нормально, если не считать театральных выступлений женщин с металлическими трубами или отрядов мальчишек в слишком больших для

них шлемах, которые шастали по предместьям на велосипедах, на время превращенных в танки. Но ни женщины, ни мальчишки опасности не представляли. Как только исчезали фото- и киноаппараты, исчезали и они. Русские вели огонь по Клостерштрассе, но и это не выглядело серьезной угрозой. Орудия дальнего радиуса действия, огонь велся лишь бы как, без плана – понятно, понесло какого-то командира. Город испытал даже какое-то облегчение. Ведь самое страшное чудовище это то, которое прячется в темноте подвала, спрятанное за плотной завесой. А когда ты его уже видишь? Ну что, можно только лишь сказать: "Во, чудовище!" и перестать бояться. Ведь его уже можно увидеть. В умах некоторых людей появилась странная мысль: "Э-э… если это должно выглядеть именно так, то ничего особо страшного и не происходит. Переживем!". Гораздо хуже все это выглядело в средине самой твердыни. Расстреливали всякого, кто подставился, не обращая внимания на положение и чин, даже бургомистра. Система подавления и террора приводила к тому, что люди начали даже завидовать солдатам, к которым относились лучше. Специальные подразделения выбрасывали мебель из домов на линии предполагаемых боев. Угловые дома на перекрестках выжигались, чтобы атакующие русские не могли выкурить защитников огнем. Но в самом центре происходило мало чего. Разве что, если не считать факта, что гауляйтер Ханке перебрался в командный бункер, спрятанный под Лебихс Хоге, а его первым после этого распоряжением был приказ расстрелять руководителя районной группы НСДАП, Пауля Гёкеля. И никто не задумывался: а за что. Пулю можно было схлопотать за все, что угодно.

– И что ты собираешься делать? – спросил Холмс.

– Мой план таков. Я создам специальную оперативную группу, которая весьма гибким образом станет реагировать на мои очередные открытия материалов советских разведчиков.

– Весьма правильно. Насколько я понял, мне следует тебе их доставлять?

– Группа будет состоять из представителей различных служб: абвер, крипо, технические подразделения и тому подобное. Это позволит нам все время держать наших людей вместе.

– И Титц на это пойдет?

– Все зависит от того, какого веса материалы ты предоставишь.

– Постараюсь.

– Ну и мы валим с главных направлений наступления, держась где-нибудь сбоку.

– То есть, идем через Бишофсвальде, Цимпель и Карловице. Я знаю, что всей силой русские там не ударят. Так что план достаточно хорош.

– Нам необходимо выжить месяца два, подкармливая начальство бумажками. А потом уже, черт его знает, что случится.

– А потом наступит такой бардак, что никто ни в чем не сориентируется.

– Возможно… Только я не пренебрегал бы германской организацией, если кого-то нужно расстрелять, это можно устроить даже в аду.

Холмс пожал плечами.

– Да нет, просто необходимо гибко реагировать на изменяющиеся условия. Если возникнет необходимость, мы включимся в боевую группу, лучше всего, в глубоком тылу. Там посмотрим.

– Ну а сам момент вступления Красной Армии?

– Это самый паршивый момент. Но у меня есть хорошие ходы через польских принудительных работников. В один прекрасный день из членов элитарного подразделения мы превратимся в простых работяг. Даже русские своих оказавшихся в плену союзников убить вроде как не должны. А уже потом, когда придут поляки, я обращусь, куда следует, и вот это должно пройти довольно просто.

Но у Шильке имелись определенные сомнения.

– И они просто так тебе поверят?

– Своему лучшему агенту? Кавалеру ордена "Виртути Милитари"?

– Я не об этом. Что сделают твои, увидев нас?

– Не беспокойся… В первых же словах я сообщу, что у меня имеются серьезные типы их абвера!

– Шутишь?

– У нас все делается по-другому. Пойми наконец, что ни один поляк никогда не станет нацистом или коммунистом, хотя притворяться таким умеет идеально. Это уже вопрос иной психики. Проблема мимикрии, у нас не существует невозможных вещей.