Побежденный
Шрифт:
— Это вовсе не глупость, — возразил Бремиг. — В Палермо я считал, что влюблен в одну прачку, и не смел в этом признаться собратьям-офицерам. Они пронюхали, и моя любовь была затоптана насмерть насмешками.
— Что ты пытаешься доказать?
— Ничего, — улыбнулся Бремиг. — Никогда не пытаюсь ничего доказывать. Какой в этом смысл? Мы получаем приказы. Но только кажется слегка парадоксальным, что наш национал-социалист номер один, говоривший, что никогда не влюбится в духовном смысле, скатился из-за флорентийской девки в болото самоанализа. Однако, полагаю, это не предел падения. Поэтому оно становится проницательному наблюдателю еще более очевидным.
— Несешь невесть что, — ответил Ганс, едва не выдавший себя, когда Бремиг назвал Терезу девкой.
Бремиг посерьезнел.
— Послушай, в солдатском характере есть место только для плотских желаний.
— Почему? — спросил Ганс, внезапно ощутивший гордость своей любовью. Как долго она длится!
— Почему? — прошептал Бремиг. — Значит, признаешь, что влюбился.
— Мой отец был влюблен в мою мать.
— А ты влюблен в девку.
— Замолчи!
Бремиг лениво потянулся и подумал, что, кажется, обладает невероятной способностью раздражать младших по возрасту, но старших по званию.
— Мой дорогой Ганс, мы все обречены, от самого жалкого рядового до самого надменного генерала. Ждать конца очень неприятно, и давай не осложнять себе жизнь, обижаясь на искренность.
— Хватит об этом.
— Как угодно, герр майор, как угодно. Но попомни мои слова, ты уничтожаешь скудные возможности выжить тем, что примешиваешь к делу чувства.
— Ты только что сказал, что все мы обречены, — заговорил Ганс со вновь проснувшимся интересом. Ему нравилось говорить о том, что будет после войны. — Теперь ведешь речь о выживании.
Бремиг улыбнулся.
— Я никогда не теряю надежды полностью, и если будет хотя бы один выживший, намерен оказаться им.
Ганс нахмурился.
— Что ты собираешься делать? Бремиг загадочно пожал плечами.
Пятнадцатого августа союзные войска вторглись на юг Франции. Двадцать третьего был освобожден Париж. Третьего сентября немцы оставили Брюссель. В державах «Оси Берлин — Рим» вспыхнули лихорадочные надежды, когда первая ракета «фау-2» поразила восьмого сентября Лондон, но этот факт почти не отразился на ходе военных действий. Однако немцы, поддерживаемые надеждой на чудо, упорно сражались в Италии. Было ясно, что их поражение — лишь вопрос времени. Шестнадцатого декабря началась мощная немецкая операция в Арденнах, но в тот же день стратегически важный город Фаэнца в Италии перешел в руки союзников. Грутце носился повсюду, призывая свои войска к предельным усилиям. Сорок четвертый год Германия пережила, но в начале сорок пятого русские перешли границы Рейха, а седьмого марта американцы форсировали Рейн.
— Нашу армию в Италии бросают в беде, — выл в предсмертном страдании Грутце, но все его вопли не могли помешать Восьмой армии занять плацдарм между озером Комаккьо и Равенной второго апреля, Пятой — три дня спустя овладеть Лигурийским побережьем. Хотя ревностные нацисты двенадцатого апреля провозглашали тост по случаю смерти президента Рузвельта, им пришлось смириться с тем, что союзники в тот же день перешли реку Сантерно.
Шестнадцатого апреля американцы вошли в Нюрнберг, место многочисленных фашистских сборищ, и Грутце с налитыми кровью глазами расхаживал взад-вперед, вопя, как раненое животное. Двадцать первого Второй польский легион занял Болонью, и Грутце с трудом удалось удержать от контрнаступления собственными силами. Унижение от военного успеха поляков после решительной победы немцев в тридцать девятом году было для него нестерпимым. Три дня прошло в ожесточенных боях, а потом Феррара, Специа и Модена почти одновременно пали. Река По была форсирована. Несколько часов спустя русские и американцы встретились в Германии. Еще через несколько Мантуя и Парма разделили участь других городов. Еще через несколько часов была взята Верона. На севере бурлило восстание. Итальянцы овладели Генуей и сражались за Милан. Снова унижение. Еще несколько часов, и французы, разбитые в сороковом году, вступили в Италию с запада и захватили Вентимилью. Еще несколько, и пали Брешия с Бергамо. Американцы достигли швейцарской границы у озера Комо. Муссолини и большую часть его кабинета схватили и расстреляли соотечественники. Поскольку смерть Муссолини сделала Гитлера вдовцом, он женился на Еве Браун. В Италии шли разговоры о капитуляции. Двое делегатов обсуждали этот вопрос в Казерте. Гитлер завершил свою свадьбу в огне, а Грутце лишился голоса. Еще несколько часов, и новозеландские войска в Италии встретились с югославскими партизанами. Грациани приказал фашистам-республиканцам сложить оружие. Берлин сдался русским. В полдень второго мая военные действия в Италии прекратились.
В это время Ганс находился в Савоне. Он не стал тратить время на прощание с кем-то
Когда стало темнеть, Ганс зашел в одиноко стоявший фермерский дом и потребовал еды. Доброжелательные люди поглядели на него с подозрением. Лигурийцы и в лучшие времена не особенно разговорчивы по сравнению с другими итальянцами, но он находчиво представился им «Inglese-prigioniero» [51] , и они радушно приняли этого союзника-блондина с севера.
— Tedeschi finiti! С немцами покончено! — сказали они, громко смеясь и хлопая в ладоши, и Ганс радостно согласился с ними.
51
Англичанином-военнопленным (ит.).
— Да, да! — рассмеялся он. — Si, si! — и все засмеялись снова.
На ночь хозяева предоставили ему кушетку, с блестящей находчивостью уложив пятерых членов большой семьи в одну кровать. Утром дали ему из скудных запасов вина и хлеба на дорогу, собаки лаем проводили его, виляя хвостами в полном соответствии со щедрым гостеприимством хозяев.
В одиннадцать утра Ганс дошел до деревни Дего и свернул на восток, к Понтиврее, которую два часа спустя обошел стороной, с аппетитом поел, присев на склоне горы Фиово, и тут дневная жара сморила его. Проснулся он от внезапной прохлады раннего вечера и отправился через Сасселло к шоссе, ведущему от побережья к Александрии. Ясная ночь мягко опустилась на горы, и, глядя на далекие вершины, безмолвные и холодные под диадемами мерцающих звезд, Ганс радовался легкости своих шагов, несущих его к возлюбленной. Непривычно было находиться посреди ландшафта без грохота орудий и сернистых запахов сражения, быть одному посреди такого простора. Холодный, но не морозный воздух устремлялся в его легкие, нежно овевал лицо, отчего щеки заледенели. Когда Ганс прикоснулся тыльной стороной ладони к земле, она была еще теплой от солнца, чистой, не орошенной кровью.
В чем же тогда смысл завоеваний? Для чего сражаться за какой-то ландшафт, погибать ради какой-то вечно меняющейся панорамы, ради простора бесконечно разнообразной земли? В чем цель, если человек наедине с собой способен ощущать свободу, пьянящее чувство одиночества в отрыве от национальности и отвратительных черт собственничества? Да, но земля ревниво таит внутри полезные ископаемые, твердые вещества и маслянистый нектар, именуемый нефтью. Из земли нужно добывать металлы, обрабатывать для добычи других ископаемых и возвращать неумолимой земле в виде ржавого лома. Завоевания являются изощренной, уединенной забавой высокопоставленных политиков, гаргантюанским блюдом в кровавом соусе, игрой с бесконечным поражением, выдумали ее не досужие странники по беспредельности, а не имеющие свободного времени люди — мужчины, подобающе одетые, чтобы ходить по толстым коврам и сидеть за великолепными столами, акробаты в крахмальных воротничках, которые совершают безумные трюки и никогда не разбиваются.
Однако существует мир, бесстрастный, изобильный, не принадлежащий никому и принадлежащий всем. С холмами и долинами, полями и реками, исчерченный дорогами, усеянный домами, и на этот мир претендуют люди, которые сентиментально именуют его священным, претендуют на все тело, поскольку обосновались на коже. Но этот мир непостижим. Он не признает никакого языка и надежно хранит свои секреты. Хоть люди убивают людей ради его земли, он представляет собой не дающуюся в руки любовницу; он хранит свою непорочность и в брачную ночь, и во веки веков.