Побратимы(Партизанская быль)
Шрифт:
— Так кому, говоришь, хлеб сдавать?
Староста открывает рот, заглатывает воздух, не произнося ни единого звука.
— Давайте сюда и того толстого стража!
Разговор выходит короткий: рассвет торопит.
— Назовите хотя бы одно дело, сделанное вами для пользы населения, — сдержанно требует Яков. — Одну-две фамилии свидетелей. Только это сможет спасти ваши головы.
Лязгая зубами и весь дрожа, староста выдавливает:
— На-а-с зас-с-тави-ли.
Толстый полицай поднимает глаза. Они полны страха и мольбы. И вдруг он бросается к Сейдали:
— Аркадаш! [27]
Между
— Сволочь! — с негодованием бросает Курсеитов. — Признает, хадыл на партизан. Служил, гадина, еще и в тюрьме. Теперь полицейский. — Сейдали морщится. — Протывно переводить слова. Все, говорит, немцы заставили. Скотына! Товарыщ командир, дай провести с ним один разговор!
Командир молчит. Сейдали, приняв молчание за согласие, подступает к обмякшему верзиле, поворачивается к нему спиной и, оголив ее, обнажает рубцы ран:
27
Товарищ (татарск.).
— Это кто стрелял? А? Может, ты?
Все больше разъяряясь, он рывком расстегивает поясной ремень и обнажает еще один рубец:
— Может, и это заметка твой! А? Говоры! И Саковичу:
— Разреши, командир, до конца доводыть…
Клубный двор, освещенный лунным светом, быстро наполнился народом. Сначала партизан слушало не более пятидесяти человек, а когда заканчивался разговор, то было уже, пожалуй, более двухсот.
— …Так что скоро, дорогие товарищи! — говорил Яков Сакович. — Скоро встретимся. Тогда обстановка будет другая. Поговорим не ночью, а, как говорится, под солнышком. А сейчас нам пора. Вы вот что: когда немцы начнут трясти, говорите одно: видели, мол, красноармейцев. Ротой, дескать, налетели, а четверо вошли в помещение, наставили автоматы, забрали старосту вместе с полицаями и увезли в сторону Азовского моря. Вот так. Мы ведь с того берега, — Яков показал рукой на Сиваш. — Вот, кажется, и все. Нет, еще одно: постарайтесь, товарищи, чтобы тех, кого мы пустили в расход, немцы нашли как можно позднее. Сами понимаете — утро близко, а нам идти не близкий свет. До нового свидания, товарищи!
Толпа разноголосо загудела. Слышались приветы, пожелания, напутствия. Люди не собирались расходиться.
Со всех сторон к партизанам тянулись руки с разной снедью. Ее принесли столько, что не вместишь и в повозку.
— Берите! Берите!
— А у меня чего ж не берете?!
Яков глядел на них, и на сердце у него теплело от большого счастья. Так счастлив человек, получивший самую высокую награду.
— Спасибо, товарищи! — снял он пилотку. — За душевность спасибо! Встреча наша вышла, как говорится, приятная. Расскажем о ней друзьям.
Группа Саковича шагала к Сивашу. Яков вел ее сначала на север, потом, когда село потонуло в лунной дымке, круто взял на восток.
Марш длился часа полтора. Напрягая все силы, ребята отвоевывали у наступающего дня лишние сотни метров.
Вот и рассвет. Зардела заря. Больше идти нельзя. И степь надежно укрыла партизан.
С того момента, как степь всколыхнулась от взрыва, время стало отсчитывать часы и минуты второй половины рейда. На обратном пути было не легче. Усталость все возрастала. Но, присмотревшись к ребятам,
Ночью партизаны пошли пустынными пастбищами восточнее Бочалы [28] , всегда служившими надежным убежищем. Но в эту ночь их там встретили огнем. Завязался бой. Когда шум стрельбы привлек вражьи подкрепления, Яков повел группу обходным путем. Чтобы оторваться от врагов, ходоки путали следы, меняли направление.
Едва миновали село Арганчук [29] — наткнулись на новую группу патрульных. Опять перестрелка и опять маневры. Так и не удалось партизанам второй раз повстречаться с подпольщиками «Дяди Вани» и выяснить судьбу схваченной четверки.
28
Ныне с. Ударное.
29
Ныне с. Зыбино.
Силы партизан, казалось, иссякли. А тут еще опустели фляги. Между тем, пить хотелось нестерпимо. На дневку надо было запастись водой, но где ее взять?
С трудом встав на ноги и взвалив на себя снаряжение, минеры пошли искать воду, но ее нигде не было.
— Подождите, ребята! — остановился Сейдали. — Воду ищем, да? А почему лагушку не слушаем? Где кричит лагушка — там вода. Туда иди! Понимаешь? Я — пастух. Я знаю.
Все прислушались. Но степь молчала. Ни крика птиц, ни хора лягушек. Безмолвие длилось минутами, но ребятам казалось, что прошли часы. Где-то на севере трещала перестрелка. Но лишь напомнив о врагах, степь тут же стихала.
Вдруг Сейдали воскликнул:
— Кричит! Я говорил!
Он увлек группу за собой. Но водоема нигде не было. И лягушки, казалось, кричат в другой стороне.
Яков шел замыкающим; он следил, чтоб никто не отстал. И он видел, как шатаются от усталости парни, как заплетаются у них ноги.
— Привал! — подал он команду вполголоса. Но группа шла дальше.
— Сеня, привал! — повторил он громче. Но группа по-прежнему шагала.
Яков подбежал к ведущему. Оказалось, что тот не слышал команду.
«А ведь я тоже глохну, — пронзила мысль. — Даже шагов не слышу. Неужели от жажды?»
Если вся группа потеряет слух — гибель. Глухих враги передушат голыми руками.
— Хлопцы! — схватился Яков: — Воду надо достать! Пошли в село! Боем взять, но достать!
Вяло поднявшись, партизаны взвалили мешки на плечи и, томимые жаждой и усталостью, поплелись дальше.
Над притихшей степью низко нависли плотные тучи. Воздух был теплый и застойный. Ни малейшего дуновения ветра. Душно. Дышать трудно, шагать еще тяжелее.
Показалась деревушка. Кажется, — в ней ни души. Но нет, вот кто-то шагает. Это — патрули. Очевидно, и тут гарнизон. В дом не постучишь, воды не попросишь — там немцы.
Скотный двор. Тут должна быть вода. Но где она? Ни корыт, ни бочек.
Вот свет в окне. Туда!
Из зарослей смородины видно: в просторной комнате — немцы. Играют в карты. На столе — бутылки. Пьют.
У дома — часовой. Он шагает к воротам, затем обратно к дверям. Снова к воротам. Тихая возня, хрип — и нет часового…